Очертание тьмы - Сергей Малицкий Страница 7

– Бургомистр сказал, что будка больше не нужна, тем более что на ночь все ворота запираются, в город можно войти только по тракту, – добавил второй, белобрысый, как и его отец. – Может быть, Цая ноги сами в нее привели?

– Не помню, чтобы он мог ходить, нажравшись, – буркнул Дойтен. – Однако ползти без ноги, да еще мертвяком, смог. Интересно только – куда.

– Известно куда, – пролепетал трактирщик, – в мертвецкую. Они все туда… приходили. Говорят…

– А ну-ка, – попросил Юайс Дойтена, – толкни-ка ворота.

Дойтен обернулся, поднял факел, шагнул к воротам и толкнул створки. Они со скрипом разошлись. За воротами во тьме, почти без единого огонька, лежал город.

– Запираются, говоришь? – посмотрел на светловолосого сына трактирщика Юайс.

– Уважаемый! – повернулся судья к усачу, который вместе с седовласым едоком собрался возвращаться на постоялый двор. – У тебя есть комната?

– Есть, – буркнул усатый. – Там же, где и у вашего почтения. По соседству. Под самым коньком моя каморка. Но какой я «уважаемый»? Бас мое имя. Травник я. По осени в этих краях селяне целебной ягодой торгуют. Если что, к вашим услугам.

– А чего ж ты, Бас, спал за столом? – не понял судья.

– Слух тонкий, – объяснил травник. – Дождь по крыше шумит, заснуть не дает.

– Услышал, что ли, пакость эту? – спросил судья.

– Услышал, – кивнул травник. – Он ведь сначала загрыз бедолагу, потом только зарычал.

– Причем бедолага даже не пикнул, – заметил Юайс и нашел взглядом Гаоту, которая замерла тенью в двух шагах от судьи. – Ты как?

– Испугалась… – прошелестела она. – Очень…

– А чем воняет от него, Бас? – поинтересовался судья. – Знакомое что-то? Усы-то тебе нюхать не мешают?

– Они у меня как у кота, – проговорил Бас. – Дрянью от бедолаги пахнет. С десяти шагов чую. Насчет ворожбы не скажу, но поверх вина с сонной травой влита в него смесь из мускуса, горелого жира и пьяного меда. Да еще сапоги обмазаны свиным дерьмом.

– Это что за питье такое? – удивился судья.

– Это не питье, – пробормотал Юайс. – У егерей это так и называется – дрянь.

– Дрянь? – не понял судья.

– Дрянь, – развел руками травник и двинулся обратно в трактир.

– Дрянь, – кивнул седовласый в котто, вздохнул и тоже пошел прочь. Юайс смотрел им вслед так, словно видел в темноте. Сыновья трактирщика остались с отцом.

– Жена у Цая – стерва, – буркнул трактирщик, выколачивая дрожащей рукой воду из трубки. – От нее он в этой будке прятался. Я его частенько тут видел. Она била муженька. За дело, конечно, за пьянство, но уж лучше б била и дальше…

– Ну и где эти егеря? – поинтересовался Дойтен. – Магия, конечно, по нашей части, с этим еще разбираться и разбираться, но зверь-то – их? Ушел с добычей. Большой зверь и сильный. Ногу вырвал. Не откусил, а вырвал. Не, это не волк…

– Медведь? – спросил Клокс.

– Может быть, – пожал плечами Дойтен. – Топтать надо было меньше. Но когти вроде есть. Вот, на будке в том числе.

– Транк. – Клокс посмотрел на трактирщика, который переминался с ноги на ногу. – Давай-ка, старина, под крышу, да держи дверь открытой. Мы скоро. И пошли кого-нибудь к городской страже. Только не в одиночку. Неужто и в самом деле… Дрянь, раздери меня на части… И найдите там по дороге мою обувку!

Из‑за частокола из города донесся пронзительный и заунывный звук снокского рожка.

– Это из замка, – обернулся чернявый сын трактирщика. – Как герцог прибыл, каждую ночь отмечают. Полночь!

– Разума можно лишиться под такие песни, – поежился Дойтен. – Повеселее у них ничего не было?

– Дай-ка.

Клокс забрал у Дойтена факел и, забыв о том, что он в одном валенце, подошел к будке. Морщась от запаха растерзанной плоти, судья поднес факел к ободранному углу будки.

– Кажется, и это наша работа, – сплюнул Дойтен. – Удружил ты нам, Цай, нечего сказать. Плакал мой долг. Но к вдове сходить придется… хотя что толку? Оборотень, скорее всего. Слышал я об этой дряни. Приманка оборотня. Причем дикого.

– Или медведь, – не согласился Клокс.

– Медведь в эту пору уже в лежку собирается, – буркнул Дойтен. – Вряд ли. Оборотень, скорее. Только откуда он взялся? Тем более вблизи тракта? Сколько уж лет ничего похожего…

– Оттуда же, откуда и дракон, – прошептал Клокс и посмотрел на Юайса, который вновь присел возле тела. – Что скажешь, бывший егерь? Делить магию и зверя или все из одного русла?

– Да что там говорить? – махнул рукой Дойтен. – Идти к бургомистру и готовить большую охоту. Загонять надо зверя, кто бы он ни был! Тем более егеря здесь… Вот ведь… Не зря моя лошадка задрожала от его воя.

– Юайс! – снова окликнул защитника Клокс.

– Ничего пока не скажу, – выпрямился Юайс. – Но жаль, что я не подошел к стражнику, когда мы подъезжали к городу. Могло оказаться, что он уже был мертв или едва жив.

– Мертв? – выпучил глаза Клокс. – Да он тут храпака давал!

– И полз без ноги и с переломанной шеей, – кивнул Юайс. – Тебя не удивляет, что крови мало? Что на руках следы пут? К тому же у него рана на руке под рукавом. Зашита грубо, через край суровой ниткой. Кажется, кровь из него выпустили едва ли не всю. Причем не так давно. Так что был кто-то еще кроме зверя. И вряд ли он охотился на оборотня… Подозрительно. Кажется, я начинаю понимать Брайдема. Роуту тут не место. Все ушли? Давай, Гао. Помнишь наставления? Где зверь? Куда ушел?

Девчонка, которая замерла тенью в стороне, расправила плечи, скинула на плечи капюшон, оказавшись юной черноволосой красавицей, задрала подбородок и, закрыв глаза, подставила лицо под капли дождя. Клокс поднял факел еще выше, шагнул к ней, вглядываясь в тонкие черты. Мокрые волосы спутались у нее на щеках. Как и Юайс, она была в сапогах.

– В город, – дрожащим голосом ответила, не открывая глаз, Гаота. – Зверь ушел в город. Большой зверь.

– Как ушел? – поморщился, поднял грязную ногу Клокс. – И ворота за собой прикрыл?

– Не знаю, – прошептала Гаота. – Большой зверь… Но не самый опасный.

– А кто самый опасный? – не понял Клокс.

– Много, – пробормотала Гао. – Не вижу пока. Но много. Очень опасны. Весь город опасен. И будет еще опаснее. Я чувствую…

– Это все? – вновь обратился в цаплю, стоящую на одной ноге, Клокс.

– Нет, – мотнула головой девчонка, открыла глаза и прошептала: – Голова разрывается на части. Болит. Колдовство. В городе – колдовство. Но завтра будет солнце!