Лазоревый грех - Лорел Гамильтон Страница 69

Калеб забрался в багажник джипа достать пластик, который явозила с собой, когда приходилось везти что-то погрязнее цыплят, и растянул егона сиденье, чтобы Натэниел мог вести машину. Я хотела вести сама, но Джейсон наменя зарычал. Он был прав, я еще не была в самой лучшей форме. Натэниел, глазакоторого вернулись к сиреневой норме, сказал мне:

— Ты отрубилась. Перестала дышать. Джейсон тебя сталтрясти, и ты как-то всхлипнула. — Он покачал головой с очень серьезнымлицом. — Но ты не задышала. Нам пришлось трясти тебя и дальше.

Будь они людьми, я бы стала спорить, что им толькопоказалось. Но они людьми не были. Если три оборотня не могли расслышать твоегодыхания, то приходится им поверить.

Дражайшая Мамулька пыталась меня убить? Или это былослучайное воздействие? Или побочный эффект? Она могла не намереваться меняубить, но сделать это случайно. И я достаточно прикоснулась к ее мышлению,чтобы понимать, что ей это все равно. Она не испытала бы ни сожаления, ни вины.Она не думает как человек — то есть как нормальный, приличный, цивилизованныйчеловек. Она думает как социопат — ни сочувствия, ни понимания, ни вины, нисопереживаний. Как ни странно, такое существование должно быть очень мирным.Нужно ли иметь больше эмоций, чтобы чувствовать себя одинокой? Я так полагаю,но на самом деле не могу сказать с уверенностью. Одинокая — я бы такого слова кней не применяла. Если ты не понимаешь потребности в любви или дружбе, как тыможешь быть одиноким? Я пожала плечами и покачала головой.

— О чем ты? — спросил Натэниел.

— Если ты не ощущаешь ни любви, ни дружбы — можешь литы быть одиноким?

Он приподнял брови.

— Не знаю. А что?

— Мы только что задели краем Мать Всех Вампиров, но онабольше похожа на Мать Всех Социопатов. Люди редко бывают полностью социопатами.У них скорее пары кусочков не хватает там или тут. Чистая, истинная социопатия— вещь крайне редкая, но Дражайшая Мамулька под нее, по-моему, подходит.

— А не важно, одинока она или нет, — сказал Калеб.

Я оглянулась на него. Его карие глаза стали больше, и подзагаром он побледнел, Я понюхала воздух, не успев подумать. Автомобиль сталполигоном запахов: сладковатый мускус волка, чистая ваниль Натэниела и Калеб.Он пах... молодостью. Не знаю, как это объяснить, но я будто чуяла, какимнежным было бы его мясо, какой свежей — кровь. Он пах чистотой, чуть надушенноемыло ощущалось на его коже, но под ним был еще и другой запах. Горький исладкий одновременно, как кровь одновременно сладкая и соленая.

Я повернулась, насколько позволял ремень, и сказала:

— Ты хорошо пахнешь, Калеб.

Нежный и напуганный. Истинным хищником был он, а не я, ноглянул он на меня глазами жертвы: огромные глаза на потухшем лице, губы чутьоткрыты в дыхании. Я видела, как бьется пульс у него на шее под кожей.

Меня подмывало вползти на заднее сиденье и языком потрогатьэту трепещущую жилу, погрузить зубы в нежную плоть и выпустить пульс наружу.

Этот образ пульса Калеба был как леденец, который можнодостать и катать во рту. Я знала, что так не получится. Знала, что, еслипрокусить кожу, пульс пропадет, превратится в струю красной крови, но образледенца оставался со мной, и даже мысль о крови, брызжущей мне в рот, неужасала.

Я закрыла глаза, чтобы не видеть, как бьется жила на шееКалеба, и стала думать только о дыхании. Но с каждым вдохом все сильнеестановился запах горькой сладости, вкус страха. Почти вкус плоти во рту.

— Что со мной? — спросила я вслух. — Мнехочется вырвать пульс из шеи Калеба. Слишком рано еще пробуждаться Жан-Клоду. Ктому же обычно мне не хочется крови. Или хочется не только крови.

— Близко полнолуние, — ответил Натэниел. —Потому, в частности, Джейсон перекинулся прямо у тебя на сиденье.

Я открыла глаза, повернулась взглянуть на него, отвернуласьот страха Калеба.

— Белль пыталась заставить меня жрать Калеба, но несмогла. Почему же мне вдруг вкусен стал его запах?

Натэниел наконец нашел новый поворот обратно на сорокчетвертое. Он пристроился позади большой желтой машины, давно мечтающей опокраске или как раз находящейся в процессе ее, потому что наполовину она былапокрыта серым грунтом. Я уловила в боковом зеркале движение — это был синийджип. Он стоял в конце узкой улицы, окруженный автомобилями. Только что онвывернул из-за поворота и теперь пытался сдать назад, надеясь, как я думаю, чтомы его не заметили.

— Блин! — сказала я с чувством.

— Что случилось? — спросил Натэниел.

— Тот самый чертов джип в конце улицы. Никому неоглядываться.

Все остановились, не закончив поворота головы. Все, кромеДжейсона. Он даже не пытался оглянуться — может быть, у волка шея не такдействует, а может, он смотрел на другое. Да, он смотрел на Калеба.

Я посмотрела на эту здоровенную мохнатую башку.

— Думаешь насчет слопать Калеба?

Он повернулся ко мне и выдал мне взгляд в упор этих зеленыхглаз. Говорят, что собаки произошли от волков, но иногда у меня возникаютсомнения. Ничего дружественного, или добродушного, или даже отдаленно ручногоне было в этих глазах. Он думал о еде. Он встретил мой взгляд, поскольку знал,что я поймала его на мысли съесть кого-то, кто под моей защитой, а потомповернулся обратно к Ка-лебу и мыслям о мясе. Псы никогда не смотрят на людей,думая: «Вот пища». Черт побери, они даже на других собак так не смотрят. Аволки смотрят. И тот факт, что никогда не регистрировалось нападение начеловека североамериканского волка, меня всегда интриговал. Когда смотришь вэти глаза, понимаешь, что за ними нет никого, с кем можно говорить.

Я знала, что ликантропу нужно свежее мясо, когда он первыйраз перекидывается. Ликантроп-новичок смертоносен, но Джейсон новичком не был иумел держать себя в руках. Это я знала, и все равно мне не нравилось, как онсмотрит на Калеба, и еще меньше мне нравилось, когда этот голод проецировалсяна меня.

— Так что мне делать с этим джипом? — спросилНатэниел.

Я снова обернулась к нему, прочь от голода. Это потребовалоусилий — от него отвлечься, — но если этот джип набит плохими парнями, тонадо думать о них, а не о каком-то метафизическом голоде.

— Черт, даже не знаю. Никогда не была объектом слежки.Обычно меня просто пытаются убить.

— Мне надо либо съехать на хайвей, либо свернуть. Еслитут стоять, они поймут, что мы их видели.

Очень разумная мысль.

— На хайвей.

Он подал машину вперед, въезжая на пандус.