Сердца в Атлантиде - Стивен Кинг Страница 68

— Ты не заставишь меня его возненавидеть.., и больше несможешь делать его из меня. — Он сжал правую руку в кулак и прижал кулак квиску. — Я не буду его призраком. Ври себе сколько хочешь о счетах, по которымон не платил, про аннулированный страховой полис и обо всех неполных сметах, накоторые он клевал, — только мне об этом не говори. Хватит!

— Не смей поднимать на меня руку, Бобби-бой! И думать несмей!

В ответ он поднял левую руку, тоже сжатую в кулак.

— Ну, давай. Ты хочешь меня ударить? Я ударю тебя в ответ.Получишь сверх уже полученного. Только на этот раз за дело. Ну, давай же!

Она замялась. Он чувствовал, как ее ярость угасает с той жебыстротой, с какой вспыхнула, и сменяется страшной чернотой. В черноте этой онразличил страх. Страх перед сыном. Перед болью, которую он мог ей причинить. Несегодня, нет.., и не этими грязными кулачками маленького мальчика. Но маленькиемальчики вырастают в больших.

А так ли уж он лучше ее, что может смотреть на нее сверхувниз и давать ей отлуп? Да чем он лучше? В мозгу невыразимый журчащий голосспрашивал, хочет ли он вернуться домой, даже если это означает, что Тедостанется без него. “Да”, — сказал Бобби. “Теперь ты понимаешь ее немножколучше?” — спросил тогда Кэм, и Бобби сказал: “Да”.

А когда она узнала его шаги на крыльце, в первую минуту вней не было ничего, кроме любви и радости. Они были настоящие.

Бобби разжал кулаки. Потянулся и взял ее за руку, все ещезанесенную для удара.., хотя теперь и без уверенности. Рука сначаласопротивлялась, но Бобби быстро расслабил ее напряжение. Поцеловал ее.Посмотрел на изуродованное лицо матери и снова поцеловал ее руку. Он так хорошоее знал и не желал этого. Он жаждал, чтобы окно в его мозгу закрылось, жаждал тойнепрозрачности, которая делает любовь не просто возможной, но необходимой. Чемменьше знаешь, тем больше веришь.

— Я просто не хочу велосипеда, — сказал он. — Тольковелосипеда. Договорились?

— А чего же ты хочешь? — Голос у нее был неуверенным, унылым.— Чего ты хочешь от меня. Бобби?

— Оладий, — сказал он. — Много-много. Умираю с голода. Онанапекла оладий вволю для них обоих, и они позавтракали в полночь, сидя закухонным столом друг напротив друга. Он настоял на том, чтобы помочь ей вымытьпосуду, хотя был уже почти час ночи. Почему бы и нет, сказал он. Ведь завтраему не идти в школу, и он сможет спать, сколько захочет.

Пока она спускала воду из мойки, а Бобби убирал ножи ивилки, на Колония-стрит снова залаял Баузер — руф-руф-руф во тьму нового дня.Глаза Бобби встретились с глазами матери, они засмеялись, и на секунду знаниестало благом.

***

Он лег в кровать по-привычному — на спине, раскинув пятки поуглам матраса, но теперь это было как-то не так. Он же совсем беззащитен, иесли чему-то вздумается поохотиться на мальчика, ему достаточно выскочить изшкафа и распороть когтем повернутый кверху живот. Бобби перекатился на бок иподумал: где теперь Тед? Он пошарил в пространстве, нащупывая то, что моглооказаться Тедом, но нигде ничего не было. Как раньше на Хулигансетт-стрит.Бобби был бы рад заплакать из-за Теда, но не мог. Пока еще не мог.

Снаружи, пронесясь сквозь мрак, будто сон, донесся звонкурантов на площади — одно-единственное “б-о-м!”. Бобби посмотрел на светящиесястрелки “Биг-Бена” у себя на столе и увидел, что они показывают час. Хорошо!

— Их тут больше нет, — сказал Бобби. — Низких людей здесьбольше нет.

Но спал он на боку, подтянув колени к груди. Ночи, когда онвольно распластывался на спине, кончились навсегда.