Я и мой летучий мышь - Дарья Ковальская Страница 67

Сны бывают разные:

Черные и красные.

Синие, зеленые.

Белые, бордовые.

Страшные и теплые,

Влажные и мокрые,

Жаркие и тихие,

С кошками и психами, —

Выбери, что хочешь ты.

Вытащи из памяти.

Выверни, раскрась водой,

Сдобри солнцем или тьмой.

Закрути вокруг оси,

Зачерпни и разотри.

После — дунешь на ладонь.

Этот сон и будет твой.

Дурацкая детская считалочка все крутилась и крутилась в моей голове, мешая увидеть то, что так хотелось. Я морщилась, затыкала уши, пыталась вернуть видение с тихим омутом, плескавшимися в полутьме русалками и ласковым ветерком, поглаживающим меня по волосам, кажется, там еще был парень. Он стоял у дерева, держал коня под уздцы и смотрел на то, как я длинными пальцами расчесываю волосы… Или не парень? Или его не было? Не помню, не знаю. Да что ж это такое, кто мне мешает спать?!

Внезапно полутьма из серых красок вокруг рассеялась, и я оказалась в небольшой деревянной избушке, пол которой тихо поскрипывал и едва заметно покачивался под ногами. Оглядевшись, я рассмотрела жарко растопленную беленую печь и небольшой топчан. Я поежилась, ущипнула себя за руку и ойкнула от боли, но проснуться, как ни странно, не смогла. Более того, окружающий мир становился все более и более реальным с каждым ударом сердца.

А потом дверь за моей спиной скрипнула, и, резко обернувшись, я увидела медленно вползающую внутрь бабульку с трясущимися руками, опирающуюся на клюку. На спине у нее покачивалась огромная, больше ее самой, вязанка хвороста, а глаза были выцветшими и светлыми, словно и не видели вовсе.

— Ну здравствуй, милая. Не поможешь бабушке? — тихо прошамкала она.

Отхожу назад, не испытывая ни малейшего желания подходить, помогать и даже говорить.

— Н-да. Дети пошли нынче не те.

Вязанку с грохотом опрокинули на пол, с хрустом выпрямили сгорбленную спину и, уперев руку в поясницу, прошли к печке, шаркая обутыми в лапти ногами.

— Есть будешь?

Отрицательно мотаю головой.

— Оно и правильно. Есть-то и нечего. Почитай, годков пять уже нечего.

В голове промелькнула паническая мысль: сейчас меня съедят.

— Да не съем, не съем, красавица. Ишь ты, какие нынче василиски нервные пошли.

— А?

— Бэ. Садись, говорю. Ох, моя спина.

Молча сажусь на пол, смирившись с тем, что проснуться пока не получится.

— Ты ведьма?

— Колдунья, — ласково улыбнулась старушка. Мелькнул желтый кривой зуб.

— И… зачем я здесь?

— Так все за тем же. Отговаривать тебя буду. Многих уже отговаривала, да не слушал никто. Ну а мы не гордые. Мы и в сотый раз повторим.

— Это насчет башни?

— А ты догадливая, как я погляжу, — покачала головой бабулька, присаживаясь на топчан и довольно вытягивая уставшие ноги. — О ней, милая. О ней, родная. Не ходи туда, а? Ну зачем тебе умирать во цвете лет? Ты ж еще не жила, почитай.

Подношу руку к шее, осторожно касаясь ее пальцами.

— Чавой-то там у тебя? — тут же напряглась старушка. — А ну, покажи. Да иди сюда, не бойся. Это твой мир. Здесь я тебе вреда чинить не стану, иначе и сама погибну. А я жизнь ох как люблю, поверь мне, девонька.

Встаю и подхожу к ней, присаживаюсь рядом и стараюсь усмирить бешеное сердцебиение. Странная она. И страшная. Даже не внешне, а внутренне. От нее веет той же странной тяжелой силой, что и от башни. Потому и не могу успокоиться… никак.

— Хм. — Дряблые пальцы осторожно прошлись по коже шеи, что-то задели, и на миг я почувствовала холод металла. — Сильная магия, очень сильная. И древняя. Кто ж это тебя так?

— Мой спутник.

— Спутник? Н-да. Этот может. Дэймосы — они такие. Хлебом не корми — дай набезобразничать.

— Нет, не тот. Другой.

— Василиск? Хм. На тебя руку посмел поднять? Вот чудны дела твои, Господи. Бывает же такое. Кабы знал, кабы ведал… ну да ничего. Узнает еще, изведает.