Урусут - Дмитрий Рыков Страница 63

– Глупость. На ресепшене – только так.

– Хорошо. Бегло читать? Говорить на узкоспециализированные темы?

– Смотря какие.

– Да ладно, – махнула она рукой, – на любые. Все равно я уверена, что ты в моем возрасте по-английски так не разговаривал.

– У нас висел «железный занавес» и никто не думал, что иностранный язык вообще когда-нибудь пригодится. Но на любительском уровне мой считался достаточно хорошим, иначе в Чикаго меня просто бы не взяли. Кому нужен студент, не понимающий, что ему рассказывают? Ясно, маленькая воображала?

– Я-а-сно, – опять зевнула дочурка.

– Слушай! – даже крикнул папа. – Я наконец посмотрел по твоему совету «Принцессу Мононокэ!»

– И как, – она тронула его за локоть, – понравилось?

– Не то слово!

– А со мной лень было?

– Ну знаешь, обычный прагматизм. Во-первых, ты его сама уже раза три видела.

– Пять.

– Вот. И мы садимся у телевизора, и через пятнадцать минут я понимаю – не пошло.

– А ребенку сказать неловко, и приходится досматривать до конца…

– Умница! А так я торчал в пробке, пока то да се, посмотрел. Здорово!

– Ты со мной всего Миядзаки узнаешь.

– Да, по-моему, одни доисторические и остались – года до 80-го. Я рад, что у меня дочка смотрит Миядзаки.

– Пап, знаешь, я тоже.

– О! Я про нас с тобой сон видел…

Пытающийся успеть на желтый водитель «инфинити» вдруг сменил решение и принялся резко тормозить, автомобиль пошел юзом и ткнулся в бордюр боком, наверняка погнув колесные диски. Прямо у них под носом.

– А мама бы открыла окно, – заметила Нинка, – погрозила бы кулаком и накричала на него.

– У мамы много нерастраченной энергии, – заметил Олег и принялся выезжать в соседний ряд, огибая выскочившего из машины неумеху, горестно осматривающего повреждения свежего чуда японского автопрома. Рассказ о сне как-то отложился на потом. – Если ее гаишники останавливают по надуманному поводу, она лучше полчаса потратит на споры, чем отдаст триста рублей и поедет дальше.

– Это называется – борьба за справедливость.

– Если ты одна – борись за справедливость, сколько душе угодно. А если у тебя на заднем сиденье плачет голодный младенец, который к тому же еще хочет спать, то лучше побороться за свои права чуть позже.

– Младенец – это была я?

– Угу, – Олег уже пожалел о сказанном. Вырвалось. Точно не выспался.

– То есть, – дочка стала наматывать завязки шапочки на палец, – голодный младенец важнее справедливости?

– Конечно. Во всей Вселенной нет ничего такого особенного, нужного и важного, что могло бы быть важнее младенца. Тем более объясняться с рядовыми взяточниками-гаишниками называется «метать бисер перед свиньями».

– Гаишники – свиньи?

– Гаишники в общем – нет, взяточники-вымогатели – да.

– Папа…

– Что?

– Папа… А ты брал когда-нибудь взятки?

Олег чуть не въехал в бампер идущего впереди «ситроена».

– Нин, – повернулся он и внимательно посмотрел на дочь. – Ты и вправду чувствуешь себя взрослой? Что за вопросы?

– Это означает «да»?

– Это означает «нет»! – он посмотрел в левое зеркало, никого не видно – успевает – и, резко надавив на педаль газа, обогнал плетущуюся машину. – Я – управленец в крупной финансовой группе, покупающей и продающей по заказам своих клиентов акции предприятий и компаний, облигации государств, торгующей фьючерсами на сырьё и продукцию, проще – ценными бумагами. От кого и зачем я могу брать взятки? Ты подумала, прежде чем задать вопрос? Между нами говоря, я и так неплохо зарабатываю. Вполне официально.

– Хорошо, – ребенок не унимался. – Ну, не брал. А давал? Ну, хотя бы, когда был бедным?

Светофор. Передышка.

– Растешь? – грустно спросил отец.

– Расту, – кивнула дочь.

– Приду домой, выкину «Нескафе». Меняй тему, «взрослая». Когда я был бедным, я потому и был бедным, что ничем не занимался, и ни давать, ни брать взятки мне было некому, не от кого и незачем.

– Понятно…

– Иногда я с радостью вспоминаю, как ты требовала «Барби». Года так в четыре.

– Я помню «Братц».

– О, «Братц»…

– Полная коллекция. И трехэтажный домик. Открываешь сбоку – а там вся семья, вплоть до собаки и дедушки.

– Как-то некорректно сравнивать животное и дедушку.

Нина засмеялась.

– Не подумала. Но что касается смены темы – я считаю, что каждое злое дело должно наказываться, а доброе – вознаграждаться. Тогда в мире наступит гармония.

– Здорово. Где вычитала?

– Нигде! – возмутилась дочка. – Это собственная мысль!

– Добро делается не для получения награды. Это просто следование нравственным устоям, закону внутри человека. О, почти Кант получился! Китайский мудрец Лао-Цзы…

– А то мы не знакомы с Лао-Цзы…

– Так вот. Он писал: «Когда все узнают, что доброе является добром, возникает и зло». То есть ты же не будешь требовать вознаграждения за то, что помогла перейти через улицу старушке? Если откажешься – некогда, мол, или идешь не в ту сторону, и так далее – конечно, это подло и нет тогда прощения. А помогла – ну и что? Кстати! Вспомнил – я ведь недавно перевел через дорогу старушонку! Не знаю, почему не рассказал!

– Ну так расскажи! – заерзала на сиденье дочурка.

– Ну, ты в курсе, что я в офис хожу пешком…

– Знаю. Потому что он рядом.

– И пешком ходить…

– Полезно.

– Истинно. И вот – у нерегулируемого перекрестка стоит старушка – божий одуванчик. Но одета, как модница. Выглядит – супер. Смотрит на проходящих людей, всех мимо пропускает, меня вдруг приметила, палец наставила и кричит: «Вы! Молодой человек!» Я с готовностью: «Да, что угодно?» Она: «Помогите перейти на ту сторону!» Я: «С удовольствием», – и пытаюсь взять ее под локоток. Она же цепляется за рукав. Я опять за локоток – знаю, что так надежнее, уж я-то ее не уроню. Пошли. Бабушка шагает быстро, но мелкими-мелкими шажками, сантиметров по десять. Одна полоса в два ряда, другая. Водители нервничают, лишней минуты ни у кого, как обычно, нет, я левую руку с портфелем – ручка на большом пальце, ладонь открыта в знак благодарности – поднял, одним автолюбителям махнул, вторым. Дошли до тротуара – и веришь, нет – откуда ни возьмись отвратительная мыслишка мелькнула – «вот ее еще домой теперь вести». Сам не знаю, откуда взялась, ветром пролетела. Я даже сам себя застыдился, и сразу спросил: «Дальше дойдете?» А старушка говорит: «Я живу в вот этом доме! – и показывает на ближайший. А потом, без всякого смыслового перехода: – В этом году мне исполняется девяносто лет!»