Тридцать седьмое полнолуние - Инна Живетьева Страница 62

Над Королевским садом плыла связка шаров. Против солнца шары казались черными, и смотреть на них было неприятно.

– Привет, – сказал Ник, усаживаясь на землю.

Тут же нарисовался Карась, шепнул:

– Вроде чисто.

– Вроде или чисто? – скандальным голосом переспросил Гвоздь и скомандовал: – Брысь.

Обиженный Карась исчез за кустами. Там шумел фонтан, носились дети, гуляли девушки. Проскрипела колесами тележка мороженщицы.

– Сбежал? – спросил Ник, разглядывая опухшую физиономию Гвоздя. Поперек брови у того шла глубокая ссадина, левый глаз был подбит, на губах подживали струпья.

– А че, увольнительную надо было подождать?

– Не помешало бы. Какого черта, Денис?

– Это ты про драку?

Гвоздь перевернулся на бок и подпер голову кулаком.

– Смотрю я на тебя, Немой, и удивляюсь. Вроде умный парень. А иногда такой дурак дураком, что охренеть можно. Ты два и два сложить не пробовал?

– Драки не было, – утвердительно сказал Ник.

– Не, в каком-то смысле, конечно, была. Слушай, глубоко философский вопрос! Когда тебе десять раз по роже, а ты в ответ ни разу, считается это дракой?

Гвоздь плюнул, целясь в серединку ромашки. Промахнулся.

– Ладно, Зареченский, слушай сюда…

Ник слушал, и ему было противно до тошноты. Запульсировала боль в виске, придавил ее пальцем.

– Почему ты мне это рассказываешь? – спросил он, когда Денис закончил. – Не боишься, что тебя как Алейстернова?

Гвоздь лег на спину. Шары все висели в небе, их никак не мог прибрать ветер.

– Боюсь. Ну и что? Думаешь, я ради тебя это делаю? Твоей благородной голубой крови? Облезешь. Они, твари, меня на полу растянули и бутылку в горло… – У Дениса перекатились желваки. – Я ж для них быдло, крыса приютская. Два трупа вокруг тебя одного, не многовато ли? А так куда дешевле: по морде – и готово, молчать буду в тряпочку. Суки! Я для себя это делаю, понял?

Ник кивнул. Протянул руку:

– Еще увидимся.

– Бывайте здоровы.

На скамейке за кустами сидел Карась и вертел башкой. Разговор он слышать не мог и сейчас уставился на Ника со жгучим любопытством.

– А чего?..

– До завтра.

Ник шел через сад, придерживая мундир на плече. Солнце падало сквозь листву и скользило по лицу теплыми бликами. От его прикосновения боль в виске становилась глуше. Прояснилось в голове, тяжелой после бессонной ночи.

На Малой Купеческой мигали светофоры и гудели машины, притормаживая на перекрестках. Солнце отражалось в витринах. Пялились из-за стекол манекены, в удивлении разведя руки. Звонили колокольчики, подвешенные над дверьми. Ветер трепал полосатые маркизы.

Ник свернул к стоянке возле торгового центра. Машин тут было – не протолкнуться, но «Лендер» успел занять удобное место сразу на въезде. Леон вышел, чтобы открыть дверцу. Ник швырнул в прохладную глубину салона сумку и выпрямился.

– Я не поеду. Потом доберусь сам.

– Но господин Георг приказал…

– Господин Георг мне никаких приказаний не отдавал.

– Я должен доставить вас домой.

– Сожалею.

Ник повернулся, чтобы уйти, но Леон схватил его за локоть.

– Я всегда выполняю распоряжения господина Леборовски. Пожалуйста, проследуйте в машину.

Держал он аккуратно, но крепко. Профессионально. Ник в упор глянул на шофера и негромко сказал:

– Не стоит так делать. Иначе я закричу, и нами заинтересуется вон тот полицейский.

Леон метнулся взглядом в сторону торгового центра.

– Да, именно тот, на ступеньках. Как вы ему объясните? Дед будет очень рад, когда ему позвонят из полиции.

Шофер повернулся, загораживая Ника от толпы.

– Хорошо, – сказал Леон с досадой. – Давайте свяжемся с господином Леборовски, он отменит свое распоряжение, и вы пойдете гулять.

Ник подумал пару секунд.

– Не вижу в этом смысла. Уберите руки!

Помедлив, Леон разжал пальцы.

– Я немедленно сообщу хозяину.

– Ваше право.

В нескольких шагах от стоянки Ник нырнул под арку. Через дворы-колодцы, закрытые от чужих машин воротами и шлагбаумами, он вышел на Подрядческую, а оттуда наугад в переулок. Здесь асфальт был расчерчен «классиками» и девчонка прыгала с клетки на клетку. Возле магазина разгружали машину, таскали деревянные лотки с хлебом. Из булочной вышла женщина с полной сумкой, пересекла дорогу, собираясь свернуть во двор. Пахнуло – сладковато, но с горчинкой, точно в охапку полевых цветов затесалась полынь.

Ник остановился.

…Мама обняла перед уходом. На ней шерстяное красное платье. Слышен голос отца, торопит, родители опаздывают в театр. Вечер в одиночестве. Но можно читать допоздна и выключить свет, только когда щелкнет замок…

– Извините.

Ник догнал женщину, та глянула настороженно, но смягчилась, увидев приличного мальчика в форме.

– Странный вопрос, я понимаю, но вы бы не могли сказать, как называются ваши духи?

– Нравятся? – Женщина улыбнулась. – Девушке хочешь подарить? Но это взрослый аромат.

– Нет, маме, – соврал Ник, и защемило под ребрами. Теперь, когда помнил прикосновение ее рук, все было иначе. Еще бы увидеть лицо!

– «Серебро полесья». Но его трудно найти.

– Почему?

– Наверное, стали немодными.

Женщина ушла.

– Спасибо, – запоздало сказал ей вслед Ник.

Проходные дворы сменялись проулками и гулкими арочными переходами. Вздыбились, помаячили в небе и исчезли высокие шеи кранов Малого порта. Долго тянулись вереницей старые доходные дома с облупившимися стенами. Они плотно стискивались боками, и в конце концов Ник догадался пройти насквозь через черный ход и парадную. Перед ним открылся канал, такой узкий, что солнце в него почти не попадало. У парапета стоял мужчина в брезентовой куртке. Сгорбившись, он держал удочку и отрешенно смотрел на поплавок.

Ник пошел вдоль канала. Тяжелая сизая вода ворочалась между каменными берегами. Колыхались клубки спутанных водорослей. Было зябко в тени, пришлось надеть мундир.

Думская площадь распахнулась неожиданно. Здесь было не так многолюдно, как на Дворцовой, но тоже подъезжали туристические автобусы. Группа мужчин с серьезными лицами фотографировались у подножия памятника королю Павлу с сенаторами.

Ник прошел через толпу и оказался на Бастионной набережной. Гулко хлопали флаги на фасаде дворца Ледашевских. Блеснула в лучах табличка: «Городской совет…»