Невыносимые. До порога чужих миров - Ирина Лазаренко Страница 61

– И чего?

– И ничего! Кто начало той песенки услышит, тот ее будет напевать все время, даже во сне, и все время будет ждать, когда Девочки снова придут и споют ее до конца, и ничего больше делать не сможет, только петь и ждать, петь и ждать!

– И чего?

– Да ничего! И Грустный Собака ходит по городу, выпрашивает еду, и кто не даст ему еду, того он обгадит, и от вони той отмыться ни за что будет нельзя, а кто даст ему еду, тому он выкашляет стеклянную диковинку, красивую до невозможности, такую красивую, что все прочее будет казаться уродским и не нести радости! И Смертный Карлик ходит по городу, ходит с дохлой крысой в руках, и кому он ту крысу покажет, тот через год и помрет!

Алера схватила за руку Тахара. Тахар поскреб макушку.

– И Ногастая Русалка ходит по дворам, сиськи – во, и ко всем мужикам домогается, а кто ее захочет это, того она в реку волочет и мурыжит там, пока не потопит, а кто ейным сиськам супротивится, тот потом всю жизнь будет бессонницей маяться и вздыхать по ней, как по своей возлюбленной!

– Несешь не пойми чего, – решил конюх, сложил свою замызганную тряпицу и побрел во двор. – Русалки, карлики. Скажешь тоже. Кто их видел? Кто? Тьфу!

Рыжий конюх проводил его взглядом и, медленно повернув голову, посмотрел на троих друзей, что так и стояли у стойла Дымки.

– Он не верит, – произнес сумрачным голосом. – Он не видел. Но вы-то знаете?

И, не дожидаясь ответа, тоже шагнул во двор, пропал из виду.

– Чушь, – отрезал Элай и повел плечами, по которым отчего-то побежали мурашки.

Алера смотрела на друзей большими несчастными глазами.

– Чушь, – повторил Тахар и тоже повел плечами. – Просто кто-то видел этого карлика или какую-то бабу с сиськами и придумал кучу чепухи. Не бери в голову. Водники не могут ни во что превращать утопарей, ты ж знаешь. И никто не может оживлять байки.

Алера выпустила руку Тахара, потерла лоб. Друг говорил правильные вещи, потому ей стало немного стыдно за свой детский испуг. В самом деле, маленькая она, что ли, или мало слышала на своем веку всяких страшилок и дурных историй? Вот их конюх не поверил в эти байки ничуточки и не испугался вовсе – и правильно сделал. Наверняка знает, что рыжий конюх – отъявленный сплетник и трепач, вот и все!

Друзья вышли во двор. Их конюх как раз вытащил из колодца ведро и лил воду в растресканное корытце.

– Кто это такой был? – спросил Тахар, указывая на ворота конюшни.

– Где? – удивился конюх.

– Ну там, в дверях. Рыжий такой.

Конюх поглядел диковато.

– Да я не знаю. Думал, это ваш знакомец. Впервые его вижу. А чего?

Друзья огляделись в поисках рыжего мужика, но тот куда-то подевался.

– Так, – пробормотал Элай, – ничего.

В который раз обманув ожидания друзей, Алера не впала в тревожность, не потребовала немедленно объяснить ей, что же это было и как от него избавиться, и не проявила стремления немедленно и мрачно погибнуть, раз уж ей все равно не жить. Вместо этого она с молчаливой сосредоточенностью потащила друзей туда, где, по ее разумению, имелась возможность встретить или баечных созданий, или тех, кто их видел.

Они прошли по приречным и окраинным дворам, но не обнаружили там никакой русалки. Несколько раз Элай, указывая на встреченных баб, говорил: «Ну, посмотрите, в точности, как тот рыжий говорил, сиськи и ходит по дворам! Наверняка она!» – и в конце концов друзьям стало весело, ведь шутки – дурацкие, бабы – самые обычные, а все вокруг – звеняще-вечернее и совсем не страшное. А очень даже красивое, все в Кали – красивое, потому что на каждом шагу – стекольные вещицы, окошки, фонарики (кажется, на площади в Неплуже им встречались похожие), у бегающей под ногами детворы в руках свистульки из стекла.

По дороге к постоялому двору проходили через площадь, полную торговцев, гуляющих женщин в красивых нарядах и со стеклянными бусами на шеях. У одной дамы было особенно пышное, до невозможности пышное платье и в ушах – тяжелые цветные птицы из стекла, с многослойными хвостами, которые звенели и подрагивали при ходьбе. Женщину сопровождал солидный пузан в штанах и куртке с оторочками из меха. А следом за ними вышагивал лютнист – удивительно бледный эльф, до того невзрачный, что, казалось, если он сомкнет веки – просто сольется с сумерками. Он шел и негромко напевал что-то, вроде бы для красивой пары в стеклах и мехах, а вроде бы – для всех.

Друзья остановились, послушали.

Эльф пел о чужих секретах, о тонких тропинках и о глупости тех, кто не желает ходить обычными трактами, кто бросается в неизведанные дали, вместо того чтобы слушать пересказ мудрых слов – а все мудрые слова уже сказаны до нас. Он пел о тех, кто уходит искать крошки, оставляя на столе целый каравай, и о том, что ничего хорошего таких людей ни в коем разе не ожидает.

Тахар сунулся купить сладости у одного из торговцев, но те выглядели в лучшем случае лежалыми, потому друзья просто миновали эту площадь, полную огоньков, торговцев, гуляющих парочек, и пошли себе дальше.

На одной из улиц за ними увязалась дворовая собака с обрывком цепи на шее, Алера напряглась, а Тахар с Элай переглянулись со значением, но никакой еды собака не потребовала, а вскорости из переулков выскочил ее запыхавшийся хозяин, обругал беглянку и за обрывок цепи поволок домой. После этого два квартала за друзьями бежала облезлая белая кошка.

Тахар попробовал убедить друзей, что хорошо бы им выехать сегодня, ну и что, что на ночь, ведь в телеге дорога будет дольше, чем верхом, и значит – время дорого, и еще в телеге можно спать с большим удобством, а значит – ничто не мешает выехать хотя бы и сей вздох. Алера и Элай вяло отбивались, и Тахар в конце концов признался, что сегодня вылезает бегунчик, за которым неплохо бы поохотиться, и после этого признания его едва не побили.

До постоялого двора добрались в уже темноте. В трапезной оказалось еще более шумно и людно, чем утром, Дэйна и его батраков – по-прежнему нигде не видать, зато и карлика – тоже.

Но на друзей косились – видимо, кто-то из гостей узнал их, потому они предпочли быстренько убраться к себе на чердак и скудно поужинать сыром и огурцами.

– Нет, правильно предлагал этот зануда, – грустно решил Элай. – Стоило уехать сегодня же. Никакой радости от этого вечера – ни эля, ни жратвы, ни-че-го.

– Зато у нас есть крыша над головой, и нам не нужно ловить противный бегунчик, – заметила Алера. – И еще у нас есть замечательная возможность улечься спать пораньше и в кои-то веки выехать из города с рассветом, а не после полудня.

– Насмотришься ты еще на эти рассветы, – брюзгливо проворчал голодный и оттого совершенно невыносимый Элай. – В тележке мы до Тамбо будем тащиться, наверное, до самой зимы. А потом еще немножко.