Орден Сталина - Алла Белолипецкая Страница 61

Загадочная красавица всё-таки рассказала Коле кое-что о себе – пока они дожидались в подземелье того часа, когда откроется столовая и можно будет беспрепятственно выбраться через неё наружу.

– Мой отец, – сообщила Анна, – был когда-то профессором древней истории в Московском университете. И увлекался коллекционированием старинных книг. Разумеется, с содержанием некоторых из них я ознакомилась.

– А где эти книги теперь? – заинтересовался Коля. – И чем сейчас занимается ваш отец? По-прежнему преподает?

– Увы, нет. – Анна с горечью усмехнулась. – Его преподавательская карьера закончилась еще в 1919 году. А книги… Не знаю, где они находятся в настоящее время.

Скрябин хотел задать вопрос: жив ли ее отец, но не решился. Если одного профессора-историка из МГУ только что расстреляли в лубянском подвале, то кто мог поручить, что подобная участь не постигла Анниного отца?

– И как же вы познакомились с Семеновым? – вместо этого спросил Коля.

– Чистый случай. – Анна передернула плечами: чужое платье ей немного жало; они оба сидели на полу, а неподалеку распластался симулякр, переодетый в Аннину одежду. – Я пришла на Лубянку потому, что мне нужно было переснять несколько кадров из фильма об открытии Беломорканала.

– И вы сообщили Григорию Ильичу, – подхватил Скрябин, – что из-за какого-то неведомого, блуждающего дефекта пленки его лицо в этом фильме всё время выходило размытым.

– Откуда вы знаете? – вскинулась Анна.

Две вещи: слова Коли мне так жаль, обращенные к призраку, и то, что он не стал добивать палача, убедили красавицу, что ее спаситель вовсе не является порученцем Стебелькова, как думала она вначале. Но кем был этот юноша на самом деле – она никак не могла понять.

– Потом расскажу, – сказал Николай; он тоже терзался сомнениями по поводу Анны. – Вам нужно накраситься. Скоро отправляться.

Анна послушно взялась за дело. Свечи пока еще не догорели, а маленькое Колино зеркальце отражало и слегка усиливало их свет. Молодая женщина нанесла на лицо макияж, но этого было недостаточно: ее бледная кожа знойным летом вызвала бы недоумение. А потому с помощью грима из театра МГУ Анна стала превращать себя в загорелую красотку – правда, не приняв в расчет того, что при свете дня цвет ее тела будет выглядеть иначе, чем в полумраке.

– Помогите мне намазать сзади шею, – обратилась она к Николаю.

Вот тут-то всё и случилось.

Впоследствии, вспоминая случившееся в подвале, Скрябин находил этому только одно разумное объяснение: реакции, возникающие при сильном стрессе и при сексуальном возбуждении, имеют значительное сходство. Пульс и дыхание учащаются, усиливается потоотделение, и, главное – кровь отливает от головного мозга, лишая человека возможности обдумывать свои поступки.

Николай приблизился к Анне, которая приподняла пряди рыжих волос, обнажая шею, взял у неё баночку с гримом и собрался уже наносить его, когда увидел папиросный ожог: круглый, как пулевое отверстие. Ожог почти полностью зажил, но Скрябину его вида вполне хватило. Он отшатнулся, коробка с гримом выпала из его пальцев и покатилась по полу. Они с Анной одновременно кинулись поднимать ее, но женщина оказалась проворнее: схватила коробочку раньше Коли, соприкоснувшись с ним пальцами. И чуть не отдернула руку: пальцы Скрябина были ледяными. А на лице его читался ужас.

– Что с вами? – испугалась Анна. – У вас такой вид, как будто… – Она едва не сказала: как будто вы привидение увидели, но запнулась, поняв, как нелепо это прозвучит.

– У вас ожог на шее, – медленно произнес Николай. – А я не могу смотреть на ожоги. У меня, выражаясь научным языком – фобия. – Он попытался усмехнуться при этих словах, но усмешка его вышла жалкой.

Никому, ни разу за всю свою жизнь, Скрябин не признавался в этой своей – позорной, как он думал, – слабости.

Анна потянулась к нему свободной рукой (той, в которой не была зажата коробка), коснулась его затылка и стала приглаживать Колины волосы – взъерошенные, как всегда. Скрябин в первый момент вздрогнул и даже попытался отстраниться. Но потом что-то такое увидел в глазах рыжеволосой женщины и – обнял ее: жадно, почувствовав под тонким платьем и мягкую теплоту ее груди, и слегка выступающие ребра. Запрокинутое лицо Анны было так близко, что всё происходящее показалось Коле нереальным. И в этой нереальности он прильнул к Анниным губам, ощущая на них сладковатый вкус только что нанесенной помады, а под помадой – сухость горячей кожи, растрескавшейся, как церковная просфора.