Дракон с королевским клеймом - Оливия Штерн Страница 61

Поэтому Вельмина, присев на корточки, сперва руками попыталась постирать сорочку, а потом принялась обтирать себя ей же. Но этого показалось мало. Оставив рубашку плавать рядом, Вельмина зачерпнула со дна ручья пригоршню песка. Потерла им плечо, другое…

А потом как будто сорвалась в черную, вязкую мглу. Воспоминания хлынули потоком зловонных помоев, пачкая, заставляя Вельмину все сильнее растираться песком. И она терла кожу, в отчаянной попытке избавиться от следов ненавистных рук и зубов, от запаха отвратительных тел, от той боли, что навсегда засела глубоко внутри, делая ее никчемной, беспомощной и никому не нужной. Снова зачерпывала песок, и терла, уже не чувствуя, что кожа горит огнем, тихо подвывая и ничего не видя сквозь слезы.

— Вельмина!

Что-то выдернуло ее из тьмы. Резко, под мышки, так, что в спине хрустнуло. Пришло осознание, что Итан схватил ее… совершенно голую.

Что там ему может прийти на ум? Уж она-то теперь знает, каково это… Точно знает. Замужество с Кельвином, можно сказать, было вполне удачным и почти счастливым.

— Нет! — взвизгнула Вельмина, — не трогай!

— Что ты творишь? — он встряхнул ее, не выпуская из рук, — прекрати. Ты замерзнешь, идем греться.

— Не трогай меня, — взмолилась Вельмина, — отпусти.

И услышала страшное:

— Нет.

Кольцо рук почти задушило ее. И как-то запоздало Вельмина сообразила, что Итан все-таки уже в штанах, а она даже не заметила, как он вернулся и оделся.

— Не трогай меня, — повторяла она, как молитву, — прошу…

— Не трогаю, — согласился он, но хватки не ослаб, продолжая прижимать ее к своей груди, горячей, как печка.

— Идем греться.

И почти волоком потащил к ярко полыхающей пирамидке.

— Сорочка! — крикнула она, — там, в ручье.

Итан быстро усадил ее на траву и набросил на плечи свою рубашку, почти сухую. Потом прошлепал по ручью, достал то, что Вельмина безуспешно пыталась выстирать добела. Отжал и разложил рядом с огнем.

— Ну, все, — сказал Итан, — успокойся.

И, к ее ужасу, сел рядом и обнял за плечи, прижимая к себе. Вельмина съежилась, попыталась отстраниться — но куда там. Итан лишь еще крепче прижал ее к своему боку.

— Послушай, — сказал тихо, глядя в огонь, — прости, что не нашел тебя раньше. Но мне и самому пришлось посидеть в тюрьме. Так получилось.

— В тюрьме? — она обхватила себя за плечи руками.

Получилось так, что вроде как Итан ее обнимал, но она и сама себя обнимала, создавая защитный кокон.

— Да, в тюрьме. Королевской. И еще, знаешь, я думал, что король Аривьена — это мой отец, но все оказалось не так. Поэтому мы пойдем в Кентейт, откуда родом моя матушка. Оттуда же, выходит, и мой настоящий отец.

— Ты хочешь его найти? — прошептала она.

— Нет, не хочу. Но там нас никто не знает и не ждет. Там больше не будет Ариньи, и ты больше не пойдешь работать к алхимику, который окажется местным потрошителем. И нас там не будет искать ни король Аривьена, который хотел меня казнить, ни его настоящий сын, который хотел иметь ручного дракона и приказал своим подонкам надругаться над беззащитной женщиной, чтоб она потом мне рассказала про зверства королевских гвардейцев, которые, конечно же, действовали по приказу короля…

Вельмина хихикнула. Смысл сказанного медленно доходил до нее, пуская горькие корни в самое сердце.

Выходит, Итан уже все знал — о том, что ее использовали, как подстилку, о том, что от этой грязи ей уже не отмыться.

— За что они так… со мной? — едва слышно прошептала она.

Итан шевельнулся, пожимая плечами.

— Чтобы у меня было больше решимости разделаться с его величеством. Чтобы зная о том, что с тобой делали гвардейцы якобы по приказу короля, я уже не сомневался в целесообразности готовящегося отцеубийства.

— О, Боги, — выдохнула Вельмина.

Ответ на ее вопрос — что такого она сделала, и за что с ней так обошлись — оказался до безобразия прост. Она просто оказалась мелкой разменной монетой, которой можно было пожертвовать с легким сердцем. Дракон имел ценность. Вельмина де Триоль — нет.

И от осознания этого что-то с болью и хрустом сломалось внутри.

«Ты никчемная. Твоя жизнь не стоит ничего».

— Молчишь? — спросил Итан, — не молчи, скажи что-нибудь. Поплачь, если хочешь.

— Я… мне хочется побыть одной, — растерянно пробормотала Вельмина.

— Одна ты уже побыла, хватит, — невозмутимо ответил Итан, — давай-ка, я тебя укрою платьем. Поспи немного, нас ждет долгий путь.

***

Усталость и тепло горящей пирамидки сделали свое дело. И впервые за долгое время Вельмина уснула — и проспала несколько часов без кошмаров. Как будто упала в мягкую, бархатную тьму. А когда открыла глаза, немедленно сообразила, что уже день, сквозь молодую листву пробиваются солнечные лучи, а сама она… Вельмина дернулась всем телом и, упираясь локтями в землю, каким-то образом застеленную ее же платьем, попробовала отползти от Итана. Но не тут-то было. Даже во сне он крепко ее обнимал, одна ладонь — на затылке, прижимает голову к груди, другая — на талии. И был он одет только в штаны.

Перед глазами запрыгали серые мошки, и стало нечем дышать. Вельмина уперлась локтями ему в грудь и оттолкнулась изо всех сил. Если и сейчас не получится, то она умрет, точно умрет, потому что больше никто и никогда не должен ее трогать. Она этого не хочет. Грязь внутри разрослась жирным пятном, и как будто оборачивает все тело изнутри, а она, Вельмина — в клетке…

— Ты чего? — Итан уставился на нее, сонно моргая.

Он выглядел таким растрепанным и… таким домашним. Глядя на него сейчас, никто бы и подумать не мог, что этой ночью он голыми руками убил четверых.

— Пусти.

— Прости, но нет.

— Мне… мне нечем дышать! — выкрикнула она, и только тогда Итан разжал руки.

Вельмина быстро, как только могла, откатилась от него, хватая ртом свежий весенний воздух. Она долго не могла отдышаться, а Итан, опершись головой на согнутую руку, смотрел на нее с прищуром.

— Не делай так больше, — попросила Вельмина, как только сердце перестало выпрыгивать из горла.

— Почему? — холодно спросил король-дракон.

Она уперлась ладонями в мокрую от росы траву, сообразила кое-как, что рубашка Итана, в которую он ее нарядил, едва закрывает колени. Поэтому поспешно села — так, чтобы он ничего не видел.

— Ты… Ты не понимаешь, почему?

— Не понимаю, — совершенно спокойно ответил Итан.

— Мне страшно, когда меня трогают.

— С этим придется бороться.

— Зачем? — она опешила.