Последний рассвет - Виктор Власов Страница 60

— Вино, — приказала Суа, скрывшись в темноте жилой комнаты.

— Возьми бива, — напомнил Генбо вослед Шини. — У леди хорошее настроение.

Глубоко вздохнув, Шиничиро принял из рук толстяка кувшин и закуски.

— Куда делись твои бахвальство и наглость? — спросила она, встретив парня довольным взглядом.

— Что? — глухо уточнил Шиничиро, изучая девушку пристально и недоверчиво.

— Ничего, садись, — махнула она рукой.

Длинная свеча, оплывающая каскадом воска, стояла в деревянной ёмкости с водой на старой подставке в форме дракона, изогнувшего тело. Жёлто-рыжий маленький огонёк горел медленно, не колышась, освещая мягким нежно-жёлтым светом фигурку из слоновой кости — пузатого Хотэя, вечно довольного и отдыхающего в любимой позе, на боку.

— Чего изволите, Окугата-сама? — прибегнув к подобострастной учтивости, Шиничиро ощутил холод под ложечкой: Суа не терпела угодливости, и только лень, навеянная магией горячей воды, остановила её гнев.

Оставшись в одном жемчужно-белом юката, широком и пышном, точно облако, долгим глотком она отпила вина прямо из кувшина. Сузившиеся красивые глаза залились золотистым блеском.

— Почему не ешь, не пьёшь, мальчик? — спросила она, придвинувшись. — Догадываешься, что твой отец задолжал?

— Мне всё равно! — с наигранным равнодушием произнёс парень, отвернувшись.

Сидя рядом с нею на циновке, он испытал жгучее волнение. Тело начало трясти мелкой дрожью, желудок норовил завязаться в узел, словно от голода.

— Не имеешь прав распоряжаться мной, — дерзко добавил он.

Поднеся руку к его гладкому подбородку, тыльной стороной ладони девушка погладила парня по щеке, затем пальцами медленно повернула к себе. В его глазах вспыхнули выдающие волнение искорки.

— Ты что, не желаешь доставить своей госпоже удовольствие? — спросила она кротко. Лицо её, мягко тронутое светом свечи, порозовело, выдав забурлившее чувство. — Поешь и попей, станет легче.

— Воин северного додзё не дешёвка какая-нибудь! — резко ответил парень. — Не служит за плотское удовольствие, пусть и сама принцесса выбирает его!

Проглотив рисовый колобок, Суа встала рывком — так, что пламя свечи дрогнуло, испуганное, и Шиничиро съёжился, втянув голову в плечи. Закрыв дверь на затвор, подбросила в очаг сухих дров. Огонь с треском поедал ароматные кипарисовые дрова, в комнате стало жарко, несмотря на приоткрытое окошко.

— Играй! — приказала она царственным тоном, суровым, не допускающим противоречия. Скрывшись за фусума у противоположной стены, зашуршала одеждой.

Неуверенно потянув за кожаный шнур на левом плече, Шиничиро достал бива из футляра.

— Пой, мальчик, — добавила она. И что-то подсказало парню — если ослушается, то ему придётся не сладко.

Мелодия, которую Шиничиро заиграл на бива, разбередила бы душу любого чёрствого самурая, любого искушённого музыкой аристократа. Закрыв глаза, он запел — звонким задрожавшим голосом, но это лишь придало исполнению больше чувства. Он играл и пел, и у него самого возникло такое ощущение гармонии, что слушающий не смог бы не разделить того, что испытывал парень.

Закончив музицировать, он ощутил в тёплом воздухе комнаты тончайший, едва уловимый запах цветков сакуры, с оттенком аромата спелой сливы.

— Госпожа нравится тебе? — спросила она голосом тихим, увещевающим. — Что ты сделаешь для неё?

— Ты… вы — великолепны! — едва ответил Шиничиро, отложив бива.

Она стояла обнажённая, расправив плечи и широко расставив ноги. Очень близко, настолько близко, что Шиничиро вдыхал запах её влажной кожи. Крепкая, идеальная фигура богини предстала перед ним. Чарующее выражение лица, улыбка пленительно-ласковая, от которой сразу тепло и светло становилось в застывшем на мгновение сердце, но молодая стыдливость, стеснение и страх перед неожиданностью, словно заковали в цепи.

— Я… я хочу! — вымолвил он, предвкушая. — Я… и Ты?! — юноша едва совладал с чувствами, бурлившими в груди, настолько сильно оказалось сжигающее нетерпение.

— Сделаешь то, чего заслуживаешь, безукоризненно, — вкрадчиво сказала она, подняв голову так, что резче очертилась линия подбородка. — И признай, что ты мой, Зотайдо Шиничи!

— Что? — пробормотал он недоверчиво.

Насторожённость проявилась в холодном пытливом блеске его глаз, в напряжённой линии шеи и торса. Почувствовав нежеланную перемену в парне, Суа протянула руки и, крепко обняв его горячую голову, встала на колени. Сомнение его растаяло, как лёд под жгучими лучами солнца, когда госпожа прижала Шини к своей груди. Он замер, впитывая каждое прикосновение.

Напряжение схлынуло, она отстранилась, снова став недосягаемой, богиней, залилась безудержным смехом, внимательно наблюдая за благоговейным выражением лица молодого раба. Диковатый смущённый взгляд парня с удовольствием скользнул по сильному изящному безупречному телу, медленно прошёл по её плоскому животу с небольшими выпуклыми мышцами. Взгляд Шиничиро, замерший, заворожённый, задержался на высокой, красиво очерченной груди. Он смотрел на неё так, будто любовался чудом, изысканным божественным цветком. Живые, сверкающие жадным блеском глаза и вздрагивающие ноздри выдавали его страстное нетерпение.

— Поклонись госпоже, — кивнула Суа благосклонно и самодовольно. — И закрой рот…

Склонившись, он едва не коснулся челом её босых ног, но неожиданно вздрогнул… Внезапная волна гнева вспенила кровь! Он — Зотайдо! И потому он не мог позволить даже Её высочеству обращаться с собою, как ей заблагорассудится. Злость и досада овладели душой поэта — слишком высоко и ярко сияла его звезда.

— Нет, Суа… род Зотайдо — не из рабов! — бросил он гневно, задрожав.

— Что? — она резко толкнула его на циновку, придавив руки своими. — Я сожгу твой бива!

— Делай что хочешь, только не трогай его! — попросил он, имея в виду музыкальный инструмент.

— Что хочешь… — с удовлетворением повторила она, вперив пристальный взгляд сверкающих хищным блеском глаз в его глаза, расширенные и влажно мерцающие.

— Расслабься, — слегка сдавив бёдрами грудь Шиничиро, она распрямилась, поправив волосы. Кожа её тела стала тёмно-бурого цвета, а на внутренней части бёдер выступила влага, сильней запахло сакурой и сливой.

— Будь что будет, — расслаблено ответил парень, закрыв глаза. Потрясения настолько измотали, что он устал сопротивляться. И с этого момента, как лёгкие лепестки цветов, подхваченные вихрем насыщенной событиями ночи, он узнавал девушку, вкушая созревший плод.

Прошло немало времени, прежде чем утихли страсти и начал остывать очаг. Она лежала на толстой подстилке из оленьей шкуры, и, глядя в темноту низкого потолка, молчала. Он пустился в многословные рассуждения о том, что хлебнул немало лиха, находясь в додзё, и, ворочаясь без сна, прижимался к тёплой Суа. Но потом, когда уже не слышались голоса, ни снаружи, ни в другой комнате, оба покорно отдались сну.