Железный сокол Гардарики - Владимир Свержин Страница 60

– Не дело это, князь, – мотнул головой Рюрик. – Покуда до стрельцов с клинками наголо домчишься, всю рать положишь. А ты как думаешь, боярин? – Он повернулся ко мне.

– Здесь не все войско царя Ивана, – начал я.

– Иные к Новгороду идут, – кипятился Щенятев. – Этих же в завесе оставили, дабы ранее нас к стольному граду успеть!

– Это было бы глупо, – перебил его излияния я. – Оказаться под новгородскими стенами в неполной силе в лучшем случае – пустая затея, в худшем – самоубийство. Одним полком нашу армию не остановить – по тем царевым войскам, которые у новгородских стен располагаться будут, мы ударим, как молот по наковальне.

– Что же ты предлагаешь? – заинтересованно глядя на меня, осведомился Рюрик.

– Охотницкий полк выставить на берегу – суматоху создавать. Новгородские дружины по лесу вдоль дороги расположить, ими же позади дорогу закрыть. Внутрь каре обоз загнать.

– И что ж, – возмутился лихой рубака, с укором глядя на Рюрика, – стоять да на ворога глазами лупать? Эдак ныне в чужедальних странах воевать учат?

– По-разному учат, – спокойно ответил я. – А только попусту людей губить – в этом ни проку, ни славы нет. Дорогу расчистить надо, это бесспорно, но чтобы головы не класть, следует лесом скрытно два конных отряда отправить: выше и ниже по течению. Чтобы они там переправились да стрельцам во фланги и ударили. Перестроиться царским войскам негде, да и некогда будет. А как враг дрогнет, можно будет и во фронт ломиться.

– По-ужиному лазить – честь невелика. Не так нам деды завещали! – рявкнул взведенный до предела князь. – Эх, да что тут говорить!

Он махнул рукой, выхватил из-за пояса шестопер и заорал:

– Бог храбрых любит! За мной, соколята!

– Стой! – вслед ему крикнул Рюрик, но было поздно.

Строй войска, если это можно было назвать строем, двинулся в едином порыве. И в тот же миг противоположный берег заволокло плотным дымом слитного залпа.

Кони тонули в грязном месиве, еще недавно казавшемся убогой речушкой. Упавшие всадники тщетно силились подняться, барахтаясь в мутном потоке, окрашивая темную воду алой кровью. Армия Рюрика исчезала на глазах. Таяла, как апрельский снег на крышах Самарканда. Лишь только кованая рать на всем ходу влетела в реку и застряла в размытом дождями русле, из чащи послышался лихой посвист, и на сгрудившиеся Рюриковы дружины обрушилась поместная конница, без разбору сыпля удары, разя саблями, топорами и чеканами тех, кто еще двигался. Сражение было проиграно. Бездарно и безнадежно проиграно.

– Отступаем! – прокричал Рюрик, поворачивая своего жеребца. – Спасайтесь, души христианские!

Некогда меня учили, что отступление не есть бегство. Это отступление было именно бегством – беспорядочным и суматошным. Оно могло бы и вовсе считаться паническим, когда б личная гвардия Рюрика, прорвавшись сквозь россыпь поместников, не столкнулась нос к носу с опричной сотней. Кромешники с видимым удовольствием грабили обоз, начисто позабыв, что тот, кто сражается, еще не побежден. Заметив приближающихся всадников под белым соколом, спешенные опричники засели между возами и открыли беспорядочный огонь, но Рюриковы гридни, увидев перед собой наконец реального противника, бросились ловить карателей, выкуривая их из-под колес телег и возов с провиантом.

– Отходим! Отходим! – кричал Рюрик.

И это была, несомненно, одна из самых верных команд, отданных за сегодняшний день. Среди деревьев замелькали багровые кафтаны стрельцов. Одна из пуль, вряд ли прицельная, ударила в голову белого коня, вздыбленного Рюриком, и жеребец, мгновенно обмякнув, начал заваливаться на спину.

– Держись! – послышался сбоку крик Никиты, и я едва успел заметить, как великий князь вылетел из седла, точно арканом вырванный рукой Порая.

– Вальтер! – раздалось сбоку. Рядом со мной на возу, подняв пистолет, стоял Генрих Штаден. Наши взгляды встретились. Он продолжал целиться, хотя и без того ствол его брешийского пистоля смотрел мне аккурат между глаз, но палец замер на спусковом крючке. Я опустил занесенную саблю и пришпорил коня. Выстрел грянул за моей спиной, но ни свиста пули, ни боли не было. Стрелял ли он в воздух, или попросту нашел другую мишень, было уже недосуг разбираться. Я сшиб конем негодяя, пытавшегося стащить с седла лорда Баренса, и, огрев его плетью вдоль спины, помчал дальше.

Бороды царских воевод были в полной безопасности. Менее чем за час восьмитысячная армия Рюрика прекратила существование. Большая ее часть сложила оружие, да что там сложила – побросала его, едва завидев приближающегося врага. Те, кто был пошустрее, бежали врассыпную, доверяя спасение головы скорости ног. Немногие пытались оказать сопротивление. Еще меньшая часть прорвалась вслед за нами, сохранив мужество в час испытания. Теперь нас едва набиралось семьсот человек, лишенных четкого командования, а порой и вовсе безоружных. Занятые довершением разгрома царские воеводы не позаботились отрядить погоню. И это было единственной радостной новостью в этот день.

Разгром – всегда хороший кнут. Пройдя форсированным маршем чуть менее пятидесяти верст, Рюрик стал лагерем в крепости Грудок. Жители ее, как и новгородцы, признавшие кудеярова сына своим повелителем, быстро сообразили, чем может закончиться для них такой визит. Снарядив к великому князю делегацию, слезно молившую взять деньги и свежих коней, они просили былого кумира не оставаться в крепостных стенах. Деньги и кони были приняты с благодарностью, однако же ответ «спасителя и заступника» горожан не порадовал: «Ни шагу назад!» А следующим утром в крепости уже кипела подготовка нового войска. Выстроенные на площади перед местным собором остатки полков спешивались, делились на десятки и сотни. Во главе сотен ставились командиры из опытных бойцов Рюриковой гвардии. Каждая из этих рот со временем должна была развернуться в полк, но сейчас они учились двигаться, удерживая строй, и производить оружейные приемы по стрелецкому образцу. Я целый день находился рядом с соискателем московского престола. Казалось, разгром лишь придал ему сил и уверенности. Он был везде, вникал в любую мелочь, находил верные слова как для ветеранов, так и для новобранцев, снова потянувшихся к решительному вождю.

Глубокой ночью, когда Рюрик, сжалившись, дал часа три на отдых, я, пошатываясь от усталости, добрался до сеновала, где надеялся смежить очи. Надежда оказалась тщетной. У предполагаемого ложа меня ожидал лорд Баренс с самым мрачным выражением лица, какое мне приходилось наблюдать с момента нашего знакомства.

– У нас проблемы, мой мальчик.

– Я это заметил. – Сил на вежливость уже не оставалось.

– Эти проблемы еще более фатальны, чем ты предполагаешь.

– В чем дело? – Я в изнеможении опустился на соломенную перину.

– В обозе, который попал в руки опричников, находилась войсковая казна, – скорбно произнес «дядюшка».

– И что, теперь нам нечем расплатиться за постой? – устало пошутил я.

– Оставь свои глупости. – Он поморщился. – Среди прочего в казне находилась и шапка Мономаха.