Сын Авонара - Кэрол Берг Страница 6

Было странно выйти на дневной свет. Долгие месяцы время висело неподвижно, его ход отмечали лишь изменения, происходящие с моим телом. И все эти месяцы я существовала в равнодушных объятиях смерти, а в дворцовых садах суровая зима сменилась влажной весной. Жизнь продолжалась для сотен садовников, подстригающих деревья вдоль проезжей дороги, по которой я шла. Крокусы уже отцвели, сырой ветер раскачивал головки нарциссов и анемонов.

Мимо проехали два всадника, они немного обогнали меня и развернулись, когда я добралась до первого кольца стены. Томас с Дарзидом.

— Сейри, проклятая дура, ну и куда тебя понесло? — заговорил Томас в своей обычной манере хозяина дома.

Я шла дальше. Они оба подстегнули коней и снова оказались передо мной, перегородив дорогу.

— Я к тебе обращаюсь, Сейри. Тебе вредно сейчас вставать.

Слова прорвали мое намеренное молчание — так раскаленная лава выплескивается из жерла вулкана.

— С каких это пор ты стал печься обо мне и моем здоровье?

Мой брат был старше меня на неполный год, мы были близки почти как близнецы, так всегда говорили наши няньки, но горячие капли, стекающие сейчас по моим ногам, напомнили о разделяющей нас пропасти. Руки ныли, мечтая о кинжале или луке с отравленной стрелой.

— Я не хочу, чтобы моя сестра сдохла под забором, словно шлюха, родившая на улице.

— Тогда тебе придется тащить меня на себе, братец, рискуя замарать твои чудесные штаны кровью. Такой же, как та, что покрывает твои руки, эта кровь останется на них навечно. — Я вышла в сад за первой стеной, надеясь успеть миновать ворота раньше, чем упаду. Колени дрожали. «Я имею право на кровную месть даже в отношении кровного родственника. Кровь за кровь». Месть — мой долг.

— Сейри, вернись!

Томас приказал Дарзиду ехать за мной, пока сам он приведет слуг с паланкином. И капитан тащился за мной, а я уже выходила через ворота в дневную суету Монтевиаля. Все смешалось: запах навоза и свежеиспеченного хлеба, суетливые торговцы и спешащие гонцы, матроны в лентах, грохот колес, крики возниц, пытающихся проехать по грязным, запруженным толпой улицам. Как лишь одна черная зима могла превратить привычное зрелище в омерзительную картину?

— Отойди, девка. Ты что, глухая?

Дарзид невозмутимо смотрел со спины черной лошади, как стражник толкает меня жезлом. Когда-то я считала Дарзида другом, но потом поняла: если бы меня сжигали вместе с Кейроном, он наблюдал бы с тем же холодным любопытством.

Сворачивая в кривой переулок, ведущий на столичный рынок, я задела нагруженную яблоками тачку, но я с трудом осознавала, что яблоки катятся по всей улице, какая-то лошадь встает на дыбы, телега с сеном опрокидывается. У меня за спиной раздавались проклятия и щелканье хлыста. Но мой истерзанный разум уже не мог вспомнить имени разгневанного всадника. Сосредоточиться так трудно…

Пока я брела вдоль прилавков, заваленных рулонами тканей, мотками веревок, горами медных горшков, циновками, на которых лежала влажная блестящая рыба, телегами с фруктами и сеном, клетками с кудахчущими курами, сгустившиеся облака закрыли солнце. Я задрожала от холода. В середине ряда торговцев провизией горбатый старик наливал похлебку каждому, кто подходил к нему с медной монетой и кружкой. Я была истерзана. Опустошена. Но когда старик со своим половником повернулся ко мне, я смогла сказать:

— У меня нет денег, добрый человек. Мне нечего тебе дать. Нечего. — И мир завертелся и уплыл из-под ног.

Запахи сырого полотна и плесени прорвались сквозь беспорядочные сны. У меня под подбородком было колючее одеяло, я лежала на чем-то жестком и шатком. Пока я силилась открыть глаза навстречу мутному свету, мою шею неловко наклонили и у моего рта оказалась теплая металлическая кружка, чуть подрагивающая и источающая аромат подогретого вина. Несколько душистых капель попали мне в рот. Остальное потекло по подбородку.

— Бедная девочка, — произнес голос из полумрака, скрипучий жесткий голос, непонятно кому принадлежащий.

— Кто она может быть, как ты думаешь? Она не похожа на уличную девку, одета слишком просто. — Второй голос явно принадлежал старику.

— Что ты, конечно, она не проститутка. Посмотри на руки. — Две теплые шершавые ладони погладили мои пальцы. Как я замерзла! — Это руки знатной дамы. Что же нам с ней делать, Иона?

— Мы же не можем ее бросить, правда? Она же… — Голос старика сорвался.

— Того же возраста, что была бы наша Дженни. — Значит, голос принадлежит пожилой женщине. — Оставим ее на ночь. Кажется, ей сейчас все равно, какой у нас дом и проснется ли она завтра там же, где заснула.

— Что ж, тогда в путь.

Пока я металась между сном и явью, постель, на которой я лежала, пришла в движение, закачалась и загрохотала по булыжной мостовой. Старушка нежно гладила меня по волосам и рукам, а дождь мягко барабанил в холщовую крышу.

— Как ты узнала, дорогая?

— Она сильно дрожала и совсем побелела. Я думала, это просто лихорадка. Но потом она стала во сне хвататься за грудь и плакать от боли, тогда я все поняла. Прошло меньше суток, она потеряла море крови, не знаю, поправится ли. Если бы мы оставили ее на рынке, она бы наверняка погибла. Ты сделал доброе дело, дед.

— Это верно, хотя хлопот нам прибавится. Знатные дамы не ходят в таких платьях по базару, только что родив ребенка, живого или мертвого. Что-то здесь неладно. Лучше бы нам расстаться с ней как можно скорее.

Рука сжала мой ноющий живот, я вскрикнула, выпадая из полусна.

— Тише, тише, детка. Нужно помассировать тебе живот, чтобы остановить кровь. Тебе полегчает через денек-другой. — Рука снова надавила, потом взяла мои пальцы, принуждая делать то же самое. — Чувствуешь, как твердеет? Вот так должно быть.

В сером свете надо мной нависало обеспокоенное лицо. В отличие от того доктора в тюрбане оно было наделено телом: маленькая сухая старушка с плохими зубами.

— А вот мой Иона принес тебе кое-что подкрепиться. Полог повозки приоткрылся, впустив скупой солнечный свет и горбатого продавца супа с базара. У старика были тонкие белые волосы и теплые карие глаза; каждый раз, когда он смотрел на жену, казалось, будто он обнимает старушку взглядом.

— Спасибо…

Старики сумели впихнуть в меня немножко похлебки. Пока я ела, они болтали обо всем: о делах на рынке, видах на урожай, о том, что слишком сыро, плохо для ранних хлебов.

— Мы едем на юг, в Данфарри. Пора заниматься посадками. Можем ли мы куда-нибудь завезти тебя по дороге… к каким-нибудь друзьям, готовым о тебе позаботиться?

Я покачала головой. Все наши друзья мертвы. Как и книги, и картины, весь тот маленький круг людей, знавших тайну Кейрона, был уничтожен. Кейрона заставили слушать, как они умирают, один за другим: Мартин, Юлия, Танаджер, Тенни — все, кто был ему небезразличен. Это почти убило его. Его мучители сказали, что он не узнает о моей судьбе, и каждый день ему рассказывали новую ужасную историю. Они понятия не имели, что он умеет читать мои мысли, говорить со мной без слов и всецело погружаться в мою любовь так, чтоб стало безразлично то, что они творили с его телом. До самого конца, до костра.