Терновая Лилия - Нинель Мягкова Страница 6

Выпустить меня в город в моем нынешнем скандальном виде Клеменс не решилась. Пришлось одалживать у нее корсаж и верхнюю юбку, благо иголку в руках я держать тоже умела, как оказалось.

Кто бы мог подумать… Может, я все же правда сбежавшая служанка?

Расщедрившись, хозяйка покопалась в огромном сундуке в своей комнате и выудила сразу две протертых по швам безрукавки с обработанными вручную мелкими дырочками на спинке распахнутого лифа, для шнуровки.

— Ты худенькая, тебе, если в швах убрать, как раз будет, — постановила Клеменс. Я не спорила. Несмотря на довольно приличную грудь, размера этак второго, все остальное и правда у меня было довольно тощим, поджарым, но скорее от активного образа жизни, чем от голодовки. Вместо костей рельефом прощупывались мышцы.

Кроме приталенных жилеток, мне выдали целый ворох нижних юбок и рубашек. На самом-то деле, по две-три каждой, но ткани-то сколько, ткани! Еще две юбки, малиновая и зелёная, будут составлять компанию синим безрукавкам. Мне сочетание не нравилось, но, пока дают, нужно брать. Привередничать потом буду, когда первые денье заработаю.

Собрав в охапку одежду, я отнесла ее в свою новую комнату. Туда же вслед за мной просочилась Клеменс, неся мотки ниток и иголки в шелковой подушечке на подставке. Теми, что похожи на гвоздики, без ушка, предполагалось закалывать ткань по фигуре, в другие — вдевать нить и, собственно, шить. Размер и разнообразие колющих изделий поражали. Тут не было только сапожного шила, и то, потому что нам с Клеменс не хватило бы сил дырявить им толстую кожу. Остальное было в наличии, всех форм и размеров — прямые, изогнутые, тупые и острые, для разных сортов ткани.

В выборе нити и иглы я положилась на хозяйку. Пусть руки помнили, какой стороной держать иглу, но больше знаний к этому не приложилось.

— Швеей ты не была, — постановила Клеменс, глядя, как я неуверенно распарываю боковой шов специальным крохотным изогнутым ножичком. Если бы не она, я бы долго гадала, для чего мне эта загогулина. Я в знак согласия отрицательно помотала головой. Нет, на такую кропотливую тонкую работу ежедневно, по несколько часов кряду, у меня бы точно не хватило терпения.

Похоже, хозяйке доставляло удовольствие играть в угадайку. Она поняла, что я недоговариваю, но списала это то ли на скрытность, то ли недоверие к ней, но не обиделась, а принялась предлагать свои варианты моего профессионального приложения, внимательно вглядываясь в мое лицо и ища подтверждение своим догадкам. Пару раз Клеменс ничтоже сумняшеся намекнула даже на веселый дом, но я посмотрела на нее в ответ так, что она быстро сделала вид, что ничего такого не говорила.

Сказать по правде, я понятия не имела, обслуживала ли я этим телом клиентов. Но вроде бы по внутренним ощущениям мужчин у меня еще не было. Хотя я прекрасно знала откуда-то, что с ними делать и как. Думать о себе ужасы не хотелось, поэтому я про себя решила, что невинна, и точка. Но вопрос, кто же я все-таки, оставался открытым.

Не швея, не птичница, и точно не горничная, потому что шнуровки, особенно на спине, меня выбешивали до невозможности. Утро начиналось с суматохи — мы с Клеменс попеременно затягивали друг другу корсажи. Раньше ей помогали приходившие раньше всех девочки: либо Моник, либо Софи. А до того они с дочерью шнуровали друг друга.

— Это же страшно неудобно! — посетовала я в сердцах. — Почему не спереди?

— Некрасиво же! — в ужасе от подобного святотатства воскликнула Клеменс. — Впереди шнуруют только совсем бедные и одинокие, которым даже помочь некому.

Эдакий показатель статуса. Понятно. У тех, кто побогаче — горничные, у остальных — дочери или помощницы. Да хоть бы муж.

Один комплект из жилетки и зеленой юбки я сшила по классическому образцу под чутким руководством Клеменс. За день или два я не управилась, застряла в помещении на целую неделю. То шов шёл криво, то стежки оказывались слишком широкими, то садилось не по фигуре и приходилось размечать выкройку булавками заново.

Зато у меня было время немного вникнуть в происходящее вокруг, познакомиться с приходящими работницами и освоиться с длиннющими юбками, которые почему-то все время неловко путались в ногах, будто я в жизни их не носила.

То, что работа у цветочниц тяжелая и неблагодарная, я поняла сразу, в первый же день.

Если посчитать чисто математически — полноценный обед в таверне стоил от пяти до десяти денье. От продажи десяти бутоньерок они получали на руки три денье. Только вот покупали цветы не очень охотно, особенно на улице. Почти все горожане выращивали самые необходимые травы на подоконниках и задних дворах, про богатых и говорить нечего, у них садовники. А цветочки, пусть даже и замечательно пахнущие, — все же роскошь, а не необходимость. Так что редко кому удавалось за день продать всю корзину, где умещалось около двадцати букетиков.

Соответственно, проведя весь день на ногах в любую погоду, они при хорошем стечении обстоятельств получали возможность один раз поесть. Понятно теперь, почему Клеменс их подкармливает: бедняжкам ведь и жить где-то надо, и еду покупать, а многие еще и семью содержали.