Терновая Лилия - Нинель Мягкова Страница 5

На удивление ловко, кстати, хоть и левой рукой.

Вовремя.

Суета в прихожей практически сошла на нет, и в дверном проеме появилась Клеменс, демонстративно утирающая одной рукой пот со лба, а другой прижимающая к боку громадную корзину, полную разносортных и разноцветных растений.

— Опять полно выбраковки, — пробурчала она, остервенело шваркая ее об пол. Плетенка накренилась, несколько цветков выкатились на пол, являя миру поломанные стебли и помятые соцветия. — Сколько раз говорила сборщицам: аккуратно, осторожно складывайте, их еще везти. Нет, бросают как попало, потом удивляются, что одни убытки.

Продолжая бухтеть, она присела за стол, отхлебнула из чашки и задумчиво покосилась на меня. Пожевала губами, прикидывая что-то про себя.

Я непроизвольно еще сильнее выпрямила спину, подобрав под себя ноги в распахнутых ботинках, чтобы их не было видно из-под складок ткани. Вид у меня и без того не очень — не будем усугублять производимое на потенциального работодателя впечатление.

— Ты где училась кофий варить? — строго вопросила Клеменс.

— Не знаю, — пожала я плечами и снова глотнула свою порцию. Нет, с мёдом все же не то. — Сахар бы сюда.

— Сахар! Скажешь тоже. Может, тебе еще сливок? Или суфле с королевской кухни? — фыркнула хозяйка дома, а я досадливо прикусила губу. Ну вот, снова что-то не то ляпнула. Неужели я все же из высокородных? Тогда почему в таком убогом виде? И умею готовить? Как-то одно другому противоречит.

— Ручки у тебя мозолистые и крепкие. Служанкой, что ли, была в богатом доме? — предположила в свою очередь Клеменс. Я уставилась на свои ладони. И правда, белоручкой меня никак не назвать. Мозоли, сильные пальцы, несколько старых белесых шрамов, но в то же время — ни заусенцев, ни чёрных следов под ногтями, и сами они аккуратно подрезаны и даже, кажется, подпилены. Ухоженные, хоть и рабочие руки.

Может, и правда я прислуга у каких-то вельмож? Меня разрывало от противоречивых желаний: попасться на глаза бывшему работодателю, чтобы узнать, кто я такая, или лучше скрыться ото всех и уехать из города от греха подальше? А потом куда? И кто даст гарантию, что в деревне будет безопаснее? А главное, что я там буду делать? Доить коров и таскать сено?

Я снова посмотрела на свои руки. Мозоли довольно характерные. Как будто я не метелку от пыли в руках держала, а, скажем, сковороду. Или вилы. Что-то увесистое и длинное, во всю ладонь.

Ничего не вспоминается, хоть ты тресни.

Хотелось плакать от бессилия, но при Клеменс приходилось держаться.

Не складывается у меня картина мира. Никак.

Так что вместо ответа я неопределенно пожала плечами. Женщину я знала меньше суток и выкладывать ей о полной потере памяти не спешила. Кто знает, как ко мне в таком случае отнесутся. Вдруг сочтут убогой и не способной работать?

Чтобы заполнить паузу, утащила с блюда пирожок и вгрызлась в него, брызнув жидковатой начинкой из сладкой вишни себе на грудь. Чертыхнулась неразборчиво сквозь зубы и щедрой щепотью сыпанула из солонки на пострадавшую блузку.

— Точно служанка, — удовлетворенно кивнула Клеменс, решив, что раскусила меня. — Сбежала, поди. Хозяин домогался?

Видя, что моя история дополняется деталями без малейшего моего участия, я согласно промычала нечто нечленораздельное, доедая божественно-кисловатую вишневую начинку и примеряясь к оставшейся на блюде горке.

— Пойдём, поможешь мне в курятнике. Приготовим обед, поболтаем, там решим, что делать дальше, — пресекла мои поползновения Клеменс, накрывая булочки салфеткой и убирая в буфет. Наверное, это девочкам после работы, догадалась я. — Кстати, зовут-то тебя как?

— Эмм… — подумать-то я вчера на эту тему подумала, только в голову лезли сплошь какие-то странные имена. Не похожие ни на Клеменс, ни на Моник. Маскируя растерянность, я глотнула из остывшей чашки. Вкус кофе оказался немного иным, чем тот, который я ожидала. Не хуже и не лучше — просто другим. Наверное, из-за мёда.

Взгляд мой упал на поруганные цветы в корзине. На самом верху грустно поникла огромная белая лилия, отломавшаяся от стебля у самого соцветия.

— Лили, — выпалила я и, прокатив на языке имя, поняла, что угадала. Оно как-то отозвалось во мне… внутренним принятием и узнаванием. — Меня зовут Лили.

— Ну, идём… Лили, — небольшая пауза перед моим именем ясно дала мне понять, что мне не до конца поверили, но настаивать не будут.

Какой бы служанкой я ни была, но в курятниках не работала, это факт. Куриц я обходила по стеночке, с трудом ассоциируя агрессивное клюющееся создание с лоснящейся ощипанной тушкой, которая мне привиделась поначалу. В суп эти оголтелые стервы просто напрашивались, размахивая на меня крыльями и не давая близко подобраться к насестам. В итоге на фоне пяти яиц, извлечённых из недр соломы Клеменс, моя пустая корзина смотрелась особенно сиротливо.

Внутренних двориков в доме оказалось два. Один каменный мешок, отгороженный от основной улицы вечно запертыми, если судить по заржавевшему замку, воротами, и небольшой калиткой сбоку, другой — зелёный участок с курятником в углу шагов десять в поперечнике. Клеменс жила на окраине города, еще два квартала — и начнутся возделанные поля и фермы. Поэтому перевалочный пункт раздачи цветов организовали именно в этом здании.

Ну, и еще потому, что ее дочь была одним из основных поставщиков фиалок в Ровенсе.

Ирен удачно вышла замуж за крупного землевладельца, который с радостью принял ее фамилию. Для фермера зваться де Валье означало прежде всего частичное освобождение от налогов, за это он безропотно позволял жене выращивать цветы и отвозить их матери, хоть особого дохода лично ему это не приносило. Зато позволяло при случае гостить у тещи и попрекать ее куском хлеба.

Отец Клеменс в свое время занимал какой-то пост при дворе, за что его пожаловали дворянским титулом. То ли писарь, то ли секретарь — в общем, из наследства, кроме приставки «де» и дома на окраине города, ей не досталось больше ничего. Муж ее был из военных и сгинул в очередной бессмысленной кампании против соседей, когда она была беременна их дочерью. Ирен де Валье с детства помогала матери в саду — да-да, в том самом: крохотном пятачке, где мы с Клеменс сейчас собирали зелень в салат. Раньше именно здесь росли самые ароматные фиалки и кустистые пионы во всем Ровенсе.

От былого великолепия осталось несколько кустиков, которые женщина с гордостью продемонстрировала. Пахли они и впрямь потрясающе. Остальное переехало за город, как приданое Ирен.

Теперь Клеменс не нужно было гнуть спину в саду: у дочери на ферме было достаточно наемных работников, чтобы как выращивать, так и собирать цветы на продажу в течение всего сезона. И на улице стоять, дрожа под дождем и ветром, продавать свернутые лентой букетики, тоже не нужно — этим занимаются молодые девушки, которых я видела недавно.

Пока мы в четыре руки нарезали овощи для супа, Клеменс несколько раз попыталась перевести разговор на мою персону. Откуда я, надолго ли, и в каком районе жила в столице раньше. Я старательно переключала ее на другие темы — то соль просыпалась, то порезала что-то криво, то лук в глаза попал.