Ярость и рассвет - Рене Ахдие Страница 59

– Я забыл мою манкалу в комнате.

– Думаю, мы сможем найти одну для вас.

Тарик с виноватой улыбкой отрицательно покачал головой.

– Зорая – очень темпераментная птица, существо привычки. Скажите, где я могу к вам присоединиться, и охранник покажет мне, как туда пройти.

Взгляд капитана аль-Хури пробежал по лицу Тарика.

– После того как лошадей оседлают, их будут ожидать на дорожке у королевских конюшен.

Тарик, кивнув, сделал жест в сторону охранника.

– Тарик Имран аль-Зияд?

– Да, капитан аль-Хури?

– Эта конкретная манкала действительно настолько важна?

Тарик усмехнулся, его серебристые глаза сияли.

– Да, если я собираюсь выиграть.

* * *

Шарзад остановилась перед каллиграфическими надписями, изучая замысловатый наклон и тонкие росчерки в каждом из мазков художника. Чернила множества разных цветов кружились по пергаменту, даруя жизнь словам на странице.

Над ней тонкие потоки света лились сквозь все окна купола Большой галереи, сверкая серебром и золотом. Позолоченные лучи, образуя ореол, тянулись через весь купол к девяти карнизам, каждый выступ которых соединялся с желто-дымчатой мраморной колонной высотой от потолка до пола.

– Эта надпись совершенно нечитаемая, – пожаловалась Деспина, глядя через плечо Шарзад.

– Я думаю, это очередное стихотворение о любви, – улыбнулась Шарзад.

– В чем смысл учиться так красиво писать, если никто не может расшифровать твои слова?

– В них выражение чувств. Полагаю, это эмоциональное состояние художника, начертавшего стих.

– Так, значит, стихотворение сделало его безграмотным?

Шарзад рассмеялась, и мелодичный звук вознесся к куполу, отражаясь от карнизов обратно к каменному полу.

– Вы очень громко смеетесь – будто вы единственная в этом мире, – прокомментировала ее реакцию Деспина.

Шарзад поморщила нос.

– Забавно. Моя сестра говорит что-то очень похожее.

– Полагаю, вас это не сильно волнует.

– Почему? Ты бы предпочла, чтобы я перестала? – поддразнила она.

– Нет, – сказал Халид, войдя в Большую галерею. – Я бы этого не хотел.

– Сеид, – поклонилась Деспина.

Он кивнул ей в ответ.

– Я не могу поддержать Деспину. Но ты действительно слишком громко смеешься. Надеюсь, никогда не прекратишь делать так.

Деспина опустила подбородок к груди и улыбнулась, молча заспешив покинуть Большую галерею.

Шарзад внимательно смотрела на Халида, борясь с всплеском эмоций. Ее горло сжалось, а злость угрожала вылиться штормом слов, которых он не заслуживал услышать.

Потому что он не заслуживал знать ее самые тайные мысли. Ее подлинные желания.

То, как она беспокоилась о нем. И как мало это должно было значить.

«Утешайся своими секретами, ибн аль-Рашид.

Потому что я тебя не утешу».

Шарзад вздернула подбородок и повернулась в сторону выхода.

Халид поймал ее за локоть, когда она проходила мимо.

– Я стучался в твою дверь прошлой ночью, – начал он.

Ее сердце, вздрогнув, замерло.

– Я была уставшей. – Она отказывалась смотреть в его сторону.

– И злой на меня, – мягко сказал он.

Шарзад взглянула на него через плечо.

Он изучал ее черты.

– Нет. Разгневанной.

– Отпусти меня.

Халид отпустил ее руку.

– Я понимаю почему. Я виноват в том, что не рассказал тебе о Ясмине. И я извиняюсь за это. Такого больше не повторится.

– Виноват? – Шарзад повернулась к нему, иронично рассмеявшись. – Виноват?

– Я…

– Ты знаешь, как глупо я выглядела? Насколько глупо себя чувствовала?

Халид вздохнул.

– Она хотела задеть тебя, и меня беспокоит то, что, кажется, очень преуспела в этом.

– Насколько она преуспела? Ты жалкая, бесчувственная задница! Ты думаешь, я злюсь из-за того, что она сделала? Из-за того, что она танцевала для тебя? Господи, Халид, как можно быть таким умным и столь непростительно непонятливым одновременно?

Он вздрогнул.

– Шарзад…

– Это не имеет к ней никакого отношения. Ты обидел меня, ибн аль-Рашид. Твои секреты – закрытые двери, к которым мне никогда не дадут ключей, – они ранят меня, – закричала она. – Снова и снова ты ранишь меня и уходишь!

Ее боль проделала такой же путь, как и ее смех, отражаясь от карнизов и ударяясь обратно в мрамор под ногами.

Халид слушал это эхо и, поморщившись, закрыл глаза. Вновь открыв их, он потянулся к Шарзад.

Она отшатнулась.

«Я не заплачу. Не для тебя».

Невзирая на это, Халид схватил запястья Шарзад обеими руками и поднес ее ладони к своему лицу.

– Ударь меня, если хочешь, Шази. Делай все что угодно. Но не наноси такую же рану; не уходи.

Он положил ее руки по бокам своего подбородка, скользя пальцами по руке Шарзад, ожидая ее приговора.

Она застыла, держа в ладонях маску изо льда и камня.

Когда ничего не сделала, Халид откинул волосы с ее лица прикосновением, которое одновременно успокаивало и обжигало.

– Прости, джунам. За секреты. Запертые двери. За все. Я обещаю, что расскажу тебе однажды. Но не сейчас. Поверь, некоторые секреты более безопасны, когда находятся под замком, – тихо сказал он.

Джунам. Он уже называл ее так раньше. Мое все.

Как в ту ночь, когда она рассказывала ему историю про Талу и Мердада. Почему в этом была такая доля истины?

– Я… – Она прикусила нижнюю губу, пытаясь остановить ее дрожь. Пресечь фонтан слов, стремящийся вырваться наружу. Стремление признаться в тоске капризного сердца.

– Прости меня, прости тысячу раз за то, что ранил тебя. – Он наклонился к ней и нежно поцеловал ее в лоб.

«Я проиграла ему. Я не могу больше игнорировать это».

Шарзад закрыла глаза, побежденная, и скользнула ладонями к его груди. Потом обхватила его руками в объятии сандалового дерева и солнца. Халид обнял Шарзад, и так они стояли вместе под куполом Большой галереи, перед молчаливо свидетельствующим неразборчивым искусством любовных стихов.

* * *

Пустота в его груди уже не чувствовалась.

Он бы с радостью вернулся к тому ощущению, если бы это значило ни при каких обстоятельствах не видеть подобной картины.