Урусут - Дмитрий Рыков Страница 58

Связали только руки, подтащили поближе к трону и бросили на ковер саженях в пяти от него. Оружие у озверевших пердэдаров было наготове, так что не допрыгнешь – не успеешь. Из бедра хлестала кровь.

– Я тебе ковер испачкаю, хазрат, – сказал древоделя. – Может, мне лучше уйти?

– Ничего, пачкай, у меня еще есть, – ответил эмир. – Выньте у него стрелу из ноги, только не обломите наконечник! И напихайте в рану войлока.

Пока откуда-то взявшиеся табибы производили указанные манипуляции, гурген щелкнул пальцами, и пленному принесли попить. Плотницкий сын с жадностью припал к бурдюку – день выдался ну очень тяжелый. За спиной слышались крики добиваемых товарищей. Белый Лоб внимательно рассмотрел чуму мира – перед ним сидел почти старик, с рыжей бородой с проседью, в пластинчатых доспехах, красных штанах и красных же сапогах. Все черты лица – строгие, заметные, особо выделялись линии рта и глубокие морщины. В ушах – серьги, правая рука вытянута вдоль тела.

– Зачем ты хотел убить меня, несчастный? – с некоторым удивлением спросил солнцеподобный.

– Ну как же, – ответил Олег. – Разве не ты – враг человечества? Если тебя не остановить, ты перебьешь всю Вселенную.

– Правильно сказал, – кивнул эмир. – Перебью, но только врагов веры. Я, что, первым напал на Тохтамыша? Я принял его, как сына – а чем он мне ответил?

– Тохтамыш – да, негодяй редкостный, – согласился Олег, – а чем провинился правитель Герата, ранее дававший тебе кров? А несчастные исфаганцы? А хорезмийцы и азербайджанцы – люди одной с тобой веры?

– Они замышляли недоброе и удостоились справедливого наказания.

– Да? Младенцы Исфагана, которых топтали копытами твои воины, тоже успели что-то замыслить?

– Исфаган – возмездие, – только и сказал гурген. – Эти подлецы под покровом ночи уничтожили мой гарнизон – вот и получили по заслугам.

– А ты помнишь, как начинается коран?

– О, наглый кяфир! – выступил вперед Миран-Шах. – Как ты, неверный, смеешь своим нечестивым языком вспоминать Благородную Книгу?!

Тимур знаком остановил отпрыска и кивнул урусуту – продолжай.

– Первые строки корана – «Во имя Аллаха, милостливого и милосердного!» Милосердного, понимаешь?

– Милосердного к тем, кто чтит его законы и почитает его! Рука, которая не может держать меч, не сможет держать и скипетр. Действительно, по моей воле гибнет много людей, но этот грех свой я вполне искупаю своим почтительным вниманием к потомству Пророка на Земле и потому, без всякого сомнения, за такого правителя народ должен молиться. Милость? К предателям и обманщикам? Ты сам зачем-то оскорбляешь за глаза Тохтамыша – а между тем служил ему. Или ты гулям, наемник, воевал за деньги? Тогда что с тобой вообще говорить!

– Я не гулям, и Тохтамышу не служил.

– Как это?

– Я поклялся служить Илыгмышу, сроком на десять лет, когда он взял меня в плен в детстве. И воевал в его тумене. А Тохтамыш – глупец, не имеющий своей головы. Все, что он делает, советуют ему его огланы и нойоны, а они, как видишь, тоже невысокого ума.

– А зачем ты клялся служить Илыгмышу? И зачем ему на службе ребенок? Он мог просто сделать тебя рабом.

– А я бы убежал.

Многие засмеялись.

– И погиб бы, – развел руки гурген.

– И попал бы в рай. Разве мученики твоей веры не попадают на небо?

– Ты спешишь в рай?

– Да теперь, видимо, его не избежать.

Хромец улыбнулся.

– Так чем ты приглянулся оглану Илыгмышу, что он не отправил тебя в Кафу?

– Положил несколько его людей, когда они напали на мое селение.

– Сколько тебе тогда исполнилось лет?

– Двенадцать, хазрат.

Умар-Шейх засмеялся в голос, несколько шейхов улыбнулись.

– Ты их застрелил из лука, из укрытия? Смелый поступок, молодец! А почему тебя не убили другие солдаты, мстя за товарищей?