Ловец человеков - Надежда Попова Страница 58

– И еще на шее, – тихо подсказал Шульц рядом; он встал, подойдя к Анне, и та, уже совершенно пунцовая, склонила голову набок, выставив на обозрение похожий набор шрамов напротив артерии.

– Было больно? – спросил Курт, усевшись обратно; Анна замотала головой, тут же кивнув, потом замерла, по-прежнему не поднимая взгляда.

– Не очень… То есть, было, но я больше испугалась, а потом, когда господин капитан перевязал, уже больно не было совсем, только крови было много.

– И ты изловчилась при этом скрутить Альберта? Простыней, насколько я слышал…

– Он ведь слабый. Он больной и слабенький. Просто я не думала, что он такое может, потому и не смогла отбиться сразу.

– Люди здесь не спрашивали, откуда это у тебя?

– Спрашивали, конечно, любопытно же. Я им всем говорю, что там, дома, меня покусал щенок, с которым я играла. Это папа придумал, так говорить.

Заметив, как побледнел Шульц, Курт с мысленной усмешкой подумал о том, что в этой легенде отец Анны наверняка решил исподволь отыграться на баронском сыне; «этот неблагодарный щенок», мог совершенно открыто сказать он вслух.

– И ты никогда никому не рассказывала о том, что было в замке?

Анна вздрогнула, выпрямившись, но взгляд так и остался прикованным к столу перед нею, и Курт подумал вдруг, что, быть может, так она говорит всегда и со всеми, не поднимая глаз и смотря мимо собеседника…

– Что вы… никому, никогда…

Шульц позади издал звук, похожий на шипение, и сдвинулся еще дальше за спину; выждав секунду, Курт резко обернулся, успев увидеть гримасу на лице хозяина дома, которой он явно пытался привлечь внимание дочери.

– В чем дело? – вкрадчиво спросил Курт, глядя ему в глаза; тот засуетился, снова начав белеть щеками, и отступил назад.

– Ни в чем, майстер ин…

– Ложь на следствии – преступление, ты знаешь об этом? – повысил голос он, поднимаясь из-за стола. – Ты это понимаешь, я спрашиваю?

– Господи, да ведь я же ничего такого…

– Лицо человека, Феликс, – сделав шаг вперед, сообщил Курт, – как книга. И есть те, кто умеют читать эту книгу. Хочешь знать, что написано сейчас на твоем лице? На нем написано: «Не вздумай проболтаться ему об этом!» Вот что я на нем вижу.

– Да что вы такое говорите, майстер инквизитор… – почти шепотом пробормотал тот, втиснувшись спиной в стену; Курт подошел еще на шаг.

– Может, поговорим в другом месте? – поинтересовался он, и Шульц замотал головой:

– Я все сейчас скажу как на духу! Не надо в другом…

– Итак? Что произошло, о чем ты не хотел говорить? Выкладывай, – потребовал Курт, не отступая назад, так и оставшись стоять в трех шагах от хозяина дома; тот отер испарину с узкого лба, заискивающе улыбаясь.

– Вы просто спросили, не рассказывали ли мы кому… Мы ведь никому не говорили – обещали ж господину барону… Но тут… бес попутал…

– Я слушаю.

– Тут, у нас, трактиров нету в деревне… Понимаете, а если кто проездом, ему быть негде, вот к нам и постучался однажды какой-то… Он денег заплатил – мы его покормили, коня пристроили, тоже накормили, постелили; все, как в хорошем трактире, он и заплатил. А дело было еще раннее, спать ложиться рано было, ну, и засиделись за столом. А у него с собой пива было несколько бочонков, и он в благодарность, что пустили, проставился. Понимаете, пускать никто не хотел, несмотря что за деньги, а мы пустили, так он из благодарности…

– Дальше, – потребовал Курт; Феликс закивал:

– Да-да, конечно… И как-то так оно незаметно ушло, пиво это… И я, Господи, с перепою-то ему и… Я ж не хотел, а как-то оно само собой выскочило… На трезвую голову потом, утром, жалел, но он так как-то равнодушно все слушал, я и подумал – не запомнил он. Или враками счел. Ну, и я забыл постепенно – дело-то давно было, года четыре тому. Я ж не со зла, не потому, что хотел мальчонке навредить… простите, господину Альберту… господину фон Курценхальму… Пиво все это проклятущее, такое, гадина, вкусное было, а тот все приговаривал, злодей, что, мол, пиво его самое во всей стране лучшее, семейный рецепт. Я, говорит, еще найду, где пивоварню открыть, так меня это пиво богачом сделает, и все подливает, подливает…

– Стоп, – скомандовал Курт так резко и почти грубо, что Шульц испуганно умолк, зажмурившись. В голове стрельнула знакомая боль – и пропала; ладони вспотели, словно начиналась простудная лихорадка, а под макушкой вдруг тонко зазвенело. – Погоди-ка, – повторил он уже спокойнее и, осторожно взяв хозяина дома за рукав, потянул к скамье. – Сядь.

Тот почти упал на скамью, потирая ладони одна о другую, и на майстера инквизитора смотрел преданно, с готовностью. Курт, забыв приличия, встал ногой на скамью, опершись локтем о колено, и, наклонившись к Шульцу, медленно произнес:

– Дай-ка я спрошу, верно ли я понял. Здесь, в твоем доме, ночевал человек, который в деревне вашей был проездом. Так?

– Да, он…

– Молчать, – прервал Курт тихо. – Просто «да» или «нет». Этот человек вез с собой бочонки с пивом, которое было необычайно вкусным и которое, по его словам, изготовляется по семейному рецепту. Так?

– Да, майстер инквизитор.

– Дальше. Он собирался обосноваться где-то, неизвестно где, чтобы открыть пивоварню. Так?

– Да, майс…

– Как его звали? – не надеясь ни на что, спросил Курт, замерев, и вздрогнул, услышав:

– Каспар, он сказал. Может, врал, уж не знаю…

– Каспар… – повторил Курт тоскливо, закрыв глаза и опустив голову, потирая ладонью моментально взмокший лоб. – Каспар… Господи… Каспар…

Он глубоко вдохнул, чувствуя, что горло сжимает спазм смеха, неуместного, глупого, нервного, и, не сдержавшись, все-таки засмеялся, ударив лбом в колено.

– Каспар… – повторил он снова, стараясь успокоиться и чувствуя на себе настороженные взгляды. – Каспар, зараза…

– Вам нехорошо? – участливо спросила Анна Шульц; Курт с трудом взял себя в руки, снова подняв голову и глядя на ее отца.

– Все в порядке, – ответил он сдавленно. – Феликс, как он выглядел? Ты помнишь, как он выглядел?

– Так… – растерянно и испуганно выронил тот. – Плохо уже… давно было…

– Вспомни. Это важно. Как он выглядел? Большой, маленький, толстый, тощий… Вспоминай!

– Ну, не маленький… Здоровый такой мужик, молодой довольно – лет, должно быть, тридцати, чуть, может, больше… крепкий, широкий, я б сказал…

– Волосы, глаза – темные, светлые?

– Светлые, то и другое… И нос, нос у него такой – крючком; не так, чтоб здоровый, а крючком, как у совы. А главное – лапищи, как у медведя: широкие, лопатами…

Курт рывком выпрямился, ощущая, как спина леденеет, будто кто-то взял ведро со снегом и попросту целиком вывалил его за шиворот. Мысли в голове смерзлись, не желая шевелиться, не желая жить, как мыслям положено. Он прошелся перед столом взад-вперед, отсутствующе глядя в пол, остановился.