Тихое вторжение - Дмитрий Володихин Страница 56

Клещ вышел из Зоны и завязал, когда у меня состоялась первая ходка. Он мог меня угробить. И я, кстати, тоже мог его угробить. Но карты легли иначе. Сначала он меня спас, а потом я его с того света вытащил.

Ему тогда позволили выйти с целой обоймой драгоценных артефактов. С тех пор он ведет жизнь состоятельного бездельника…

Я пришел заранее, взял себе литр нефильтрованного, а ему, как он любит, половинку черного.

Клещ явился минута в минуту.

Невысокий он мужик, на полголовы меня ниже, но очень раскачанный. Ноги короткие, руки длинные, голова и все конечности прилажены к торсу, который – чистый квадрат. Притом крепкий такой, непробиваемый квадрат. Нос у Клеща выдающийся, можно сказать, живой таран с мелкими синенькими алкогольными прожилочками. На лбу – несколько продольных морщин. Кожа странного оттенка, сероватая, землистая, к тому же испещренная муравьишками мелких родимых пятен. В конце концов, Клещ – не на сто процентов человек. Темные сталкеры славились тем, что приобретали особые способности, накачивая себя вытяжками из артефактов. Они чувствовали Зону каким-то иррациональным, немыслимо точным чутьем, они знали, кто из их клана и где находится, они могли едва ли не за сутки предсказать выброс. И они считались сверхъестественно сильными бойцами. В какой-то степени темные стакеры являлись порождениями Зоны.

Но чего бы ты ни получил не совсем человеческого, а за всё надо расплачиваться кусочком человеческого.

Во-первых, Зона иногда могла им приказывать. И ни один специалист не расскажет вам, парни, каким органом они ловили ее приказы и до какой степени могли ослушаться их. Даже мы с Михайловым не скажем. Во-вторых, потомства Зона их лишила бесповоротно. То, что темный сталкер способен влить в женщину, к зачатию никогда не приведет. В-третьих, они не могли безнаказанно выйти из Зоны. Одни через несколько дней, а другие через несколько часов, но все они неизбежно превращались в разлагающееся мясо. Клещ – единственное исключение. Я уж не стану тут распространяться, почему так вышло, но он может жить вне Зоны. По его словам, первые три месяца вне Зоны он болел постоянно. Потом адаптировался. Но здесь, на большой земле, он – полчеловека, а там, за Периметром, – цельный человек. Вернее, цельный почти-человек.

Выглядел Клещ на предпенсионера. Не шестьдесят, но уже далеко за пятьдесят. Седой, редковолосый, будто череп у него пророс пучками ле́сок. Шея одрябла. Между тем, я точно знаю, что он родился в 1986-м и сейчас ему сорок. Всего на десять лет старше меня.

Вне Зоны он… как бы правильнее сказать, ребята? Так, чтобы вежливо и точно в одно и то же время? Вне Зоны Клещ быстрее изнашивается.

Когда-то он являлся не просто рядовым темным сталкером, а главой клана. Потом воевал с собственным кланом и при мне в одиночку перебил последних темных. Ему тогда нравилась идея, согласно которой предателей не надо оставлять среди живых…

Кажется, теперь он последний темный сталкер.

Или, в свете последних событий, предпоследний.

Подошел, молча пожал руку, сел.

Черная футболка без надписей. Джинсы со споротым лейблом. Кроссовки отечественного производителя, мятые-ношеные. И титаническая стальная пряжка на ремне с надписью: «Нет!»

Человек с очень большими деньгами. Но если бы кто-то сказал ему: «Клещ, тебе бы лучше выглядеть на столько, сколько ты сто́ишь», – он бы даже внимания не обратил на этакую чушь.

Выпив парой глотков нольпятую пива, заказанную мной заранее, он послал официанта еще за тремя ноль-пятыми разных сортов и начал разговор:

– Отработаем дружеский ритуал. О бабах: когда-то у меня была женщина, с которой я не испытывал скуки. За последние годы я перепробовал уйму других, очень разных, просто до опупения разных, но ничего столь же интересного не нашел. О работе: я не работаю и не хочу работать. О любимых занятиях: про стендовую стрельбу ты давно знаешь, а теперь я еще и лютый турист, бешеный спелеолог, неистовый черный археолог.

– Мечтаешь отыскать клад?

– Держишь меня за кретина? Черная археология у нас в стране уголовно наказуема, так?

– С утра была.

– А мне всегда нравилось нарушать закон для души, а не из-за пошлой корысти.

– Ну а если все-таки найдешь?