Леворукие книготорговцы Лондона - Гарт Никс Страница 56

Дуб силен,

А буря сильнее.

Камень силен,

А море сильнее.

Свет силен,

А горе сильнее.

Сьюзен шла уже часа два – точнее она сказать не могла: ее часы, подарок матери, замерли на 2:16, когда ее похитили гоблины. Девушка чувствовала, что прошагала по древнему лесу куда больше, чем пронес ее Фенрис, но была уверена, что не заблудилась. Деревья стояли плотно, неба не было видно, но время от времени в густом зеленом пологе все же открывались прогалины, и Сьюзен по положению солнца убеждалась, что идет туда, куда нужно, – на восток.

А еще оказалось, что Фенрис несла ее не по ровной местности, а под уклон, и теперь она все время шла вверх по склону, пологому, но долгому. К тому же ей приходилось то пробираться между плотно стоящими дубами, то пригибаться, чтобы не получить по лицу нижней веткой разлапистой березы, то обходить заросли боярышника и остролиста, но так, чтобы не сбиться с пути. Неудивительно, что лес показался ей громадным, а дорога – утомительной.

Никаких признаков тропы, на которую волк свернул с шоссе, пока не было, но Сьюзен хорошо помнила: прежде чем подойти к непролазной чаще вплотную, тропа переваливала через вершину холма, а значит, она это место не пропустит. Если идти все время вверх, рано или поздно найдется тропа, которая выведет ее на дорогу, а там когда-нибудь встретится телефон.

Правда, Сьюзен пока не решила, кому звонить. Конечно, можно набрать 911 – пусть полиция известит книготорговцев о том, где она и что с ней. Правда, есть одно «но»: Мерлин подозревает, что кто-то из книготорговцев втайне подыгрывает похитителям. А значит, лучше пока затаиться, залечь на дно.

Думая об этом, Сьюзен остановилась, чтобы перевести дыхание, а заодно проверить карманы. В левом нагрудном кармане лежал отцовский портсигар, плотно закрытый, как и раньше, в левом боковом – пятнадцать фунтов и носовой платок… а что же здесь, в длинном и узком кармане для линейки? Столовый нож. Сьюзен сунула руку в правый нижний карман и наткнулась на пригоршню размокших, но целых пакетиков: соль.

Едва пальцы Сьюзен коснулись соли и стали, внутри ее тела словно замкнулась электрическая цепь – это пробудилась дремлющая в ней сила. Страх и восторг наполнили девушку одновременно. Но она тут же сунула нож и соль в карманы, а руки подняла так, словно подсознательно чувствовала: чем дальше они будут от этих предметов, тем вернее.

То, что пробудилось в ней так внезапно, немного присмирело, но не прошло, а свернулось внутри холодной змеей: предчувствие чего-то важного.

– Нет, – прошептала Сьюзен. – Мне она не нужна. Оставь свою силу себе.

Ощущение продолжало убывать, но было готово вернуться. Так усталый малыш борется со сном и уже почти поддается, когда неосторожное движение вдруг будит его, и он снова начинает реветь. Однако Сьюзен твердо решила не совершать таких движений.

Она оттолкнулась от ствола дуба, у которого переводила дух, и пошла дальше, приказав себе не обсасывать свои ощущения, а искать выход из нынешней передряги. Имея всего пятнадцать фунтов в кармане, на дно не заляжешь. Значит, надо дать знать о себе Мерлину и Вивьен, но так, чтобы другие книготорговцы ничего не заподозрили. Можно, например, позвонить в Старый книжный, представиться другим именем, притвориться знакомой, например… хотя бесполезно, скорее всего, на месте их не окажется.

Оставалось надеяться, что они ищут ее, возможно, с помощью магических средств. Но так же наверняка поступают и те, по чьему приказу ее похитила волчица. Та, скорее всего, уже доложила пославшим ее, где она оставила Сьюзен. Значит, надо отойти как можно дальше от источника и выбраться из леса, а уж потом думать обо всем остальном.

Хорошо хоть целительное прикосновение Морсенны усмирило боль. Даже не до конца высохшая, Сьюзен все равно чувствовала себя отлично. Она была жива, свободна… среди деревьев легко дышалось, покой и тишину нарушал не привычный лондонский гул, а пение птиц да шелест мелких зверушек в траве – кроликов или ежей…

Сьюзен встала как вкопанная. А ведь правда, здесь совсем нет человеческих звуков. Ни самолет в небе не пролетит, ни машина вдалеке не проедет. Большое шоссе и то молчит, как будто его нет. Тишина. Но ведь Фенрис даже на милю не отошла от дороги, а она, Сьюзен, прошагала мили две, не меньше.

– Ну конечно! – сообразила девушка. – Это же мифический лес. Он только снаружи небольшой, а когда в него попадешь, оказывается огромным. И как мне из него выйти?

Она задумалась. Лес ничем не походил на Майскую ярмарку; цвета обычные, ощущение нездешности отсутствует. Все вроде как на своем месте; значит, ответ надо искать в другом.

Сьюзен набрала побольше воздуху в грудь и обратилась к деревьям – не закричала, а именно обратилась, вежливо, отчетливо и громко:

– Выпустите меня отсюда, пожалуйста! Мне очень понравился ваш лес, но сейчас я должна из него выйти!

Негромкая лесная жизнь замерла вместе со звуками ее голоса: шорохи прекратились, птицы смолкли, ветерок и тот стих. Все застыло. Но вот Сьюзен почуяла, как что-то изменилось вокруг, и даже засекла краем глаза какое-то движение. Она стала медленно поворачивать голову, готовая пустить в ход меч, если понадобится.

И тут лес снова ожил. Ветерок пробежал по макушкам деревьев, качнул ветки, зашелестел листьями. Кто-то мохнатый и мелкий шмыгнул в подлесок. Залился песней черный дрозд – может, даже тот самый, что был у источника.

Два развесистых бука приподняли ветки, все в кружеве мелкой листвы, и открыли проход, за которым Сьюзен увидела подобие тропы. Девушка могла поклясться, что за миг до того ни тропы, ни буков там не было.

Сьюзен поклонилась, сказала спасибо и ступила на тропу. Она шла, и деревья давали ей дорогу. Опутанные ежевикой кусты исчезли, дубы раздвинулись, березы стали ниже, ветки их упруго изгибались над головой. Открылось даже небо, а в нем – солнце, которое поднялось значительно выше с тех пор, как Сьюзен видела его в последний раз.

Через минуту-другую девушка услышала, как впереди хрустнула под ногой ветка, зашуршали шаги… кто-то шел навстречу.

Пригнувшись, Сьюзен нерешительно сошла с тропы – вдруг та снова исчезнет? – и скользнула за ствол огромного дуба, откуда можно было без боязни следить за происходящим: все равно никто не увидит ее в такой чащобе. Правда, по той же самой причине она и сама не могла далеко видеть.