Школа прошлой жизни - Даниэль Брэйн Страница 56

Вот так я и умру.

Ветер снова завыл, по крыше застучали капли дождя. Одна, другая, десять, сотни, тысячи. Небо разревелось от жалости ко мне, а я ощущала, что кто-то ко мне приближается.

Где-то была дверь, или этот зал бесконечный, я не видела ничего в двух шагах. Как же страшно! Или нет, пожалуй, я чувствую уже обреченность, и лишь бы скорее и безболезненно.

Эмпус показывает человеку то, что тот больше всего на свете боится, в последние секунды я встречу свой самый кошмарный страх. Лик самого кошмарного страха, и я загляну ему в глаза.

Я увидела. Он шел ко мне, озаренный светом. Как? Об этом Арчи не говорил. Эмпус сияет, когда убивает, но не тогда, когда является тенью?

И тут я вдруг осознала, что в моих умозаключениях было не так. Все не так! Я ошиблась! Я сбилась где-то, я все поняла неправильно!

«Эмпус показывает человеку тот лик, которого тот больше всего боится. Кто увидит эмпуса, долго не проживет», — так сказали мне девочки, а они прочитали это в книге, и раз Трэвис не поправила Мэдисон, запомнила та все верно. Он не убивает! Он не убивает мгновенно! Он не пугает до смерти, я еще поживу!

Но я посмотрю на свой страх.

Так иди ко мне, я готова.

Мой страх был мужчиной, я различила мужскую фигуру в свете словно бы фонаря. Она застыла в сиянии в паре ярдов от меня. Эмпус ослепил меня ярким светом, и то ли вскрикнула я, то ли что-то на улице сорвалось под порывами ветра и застонало, но я на секунду прикрыла глаза. Потом свет переместился на эмпуса, и я увидела, каков на лицо мой страх.

Не пугающе, но… логично, отстраненно подумала я.

Я не хотела быть по-настоящему влюблена. Я не хотела стать такой, как многие женщины, не хотела раствориться в другом человеке, позволить ему распоряжаться собой и быть счастливой оттого, что он принимает за меня все решения. Даже когда я поступила бы по-другому. Не хотела ощущать себя чьей-то собственностью. Не хотела, чтобы чья-то страсть требовала от меня покориться. Не хотела гордиться тем, что вызываю такую страсть — и ничего, совсем ничего больше.

Часто это не кончалось ничем хорошим. Не так огромен был мой жизненный опыт, но кое-что я успела все-таки повидать.

И мой страх подтвердил мои опасения. Как же здорово, что Лэнгли уехал и больше я никогда не увижу его.

Эмпус опустил луч.

— Это вы. Я так и думал.

Эмпус умеет говорить?

— Я же оставил вас на хуторе. Надо было забрать и эту проклятую лошадь.

Он подошел ближе, а я не знала, что можно ответить. Как вообще разговаривать с призраками?

— Госпожа Гэйн? — Он приблизился, сильно схватил меня рукой за плечо, резко дернул, я не вскрикнула. — Госпожа Гэйн! Стефани!

— Отпустите меня.

Лэнгли разжал хватку и смущенно отступил на шаг. Я потерла плечо — наверное, будет синяк, но неважно.

— Простите. Вы не должны были сюда приезжать. — Он, казалось, ни в чем не раскаивается. Отдает дань вежливости, и только.

— Я думала, вы сбежали, — бросила я ему прямо в лицо. — На самом деле так и есть.

— Я всегда считал самой отчаянной женщиной в мире свою сестру, — холодно сообщил Лэнгли, сверля меня пристальным и недовольным взглядом. — Я ошибся. Ваша отчаянность граничит уже не с безрассудством — с глупостью. Что было бы, если бы я решил не дожидаться утра, а уехал? Где ваша лошадь?

— На улице, — ответила я с не меньшей холодностью. Я пока не решила, что счесть с его стороны большим проступком — бегство в неизвестные края или то, что он раньше меня добрался до монастыря. А Лэнгли кивнул и ушел, вручив мне свой фонарь и подняв с пола мой.

Я отыскала старую лавку у стены — в прежние времена на них сидели паломники — и устало опустилась на нее.

Мой страх, которого я не увидела, но приняла. Что мне теперь с этим делать?

Я не рассчитывала вступать в брак по безумной любви. Чувства проходят, проходят быстро. Супруг должен быть надежным, верным, относиться к другому с уважением — так было в моей семье. Нет выяснений отношений, беспричинной ревности, битья посуды и истерик с побегом матери в женоприимный благотворительный дом.

Я видела, как это бывает, когда работала в администрации бургомистра в Катри, я ведь контролировала их закупки и траты в числе прочих. Избитая женщина с детьми прибегала под защиту женоприимного крова, являлся полицейский, кастелян выделял несчастным комнату и белье, а потом пострадавшая рыдала на груди арестованного супруга, вымаливая у него прощение и обвиняя и служащих женоприимного дома, и полицейского, и непричастного ко всему бургомистра в своей погубленной любви и навечно разбитом сердце. Не всегда было так, но часто. Мне приходилось учитывать эту статистику, чтобы не допускать перерасхода средств благотворителей и бюджета Катри на лишнюю стирку…

Смешно. Не обязательно будет так, но не обязательно и иначе.

Не хочется мне связывать жизнь с человеком так тесно, что я позабуду обо всем остальном.

И снова смешно, потому что Лэнгли я безразлична. Слава Сущим, они меня все же хранят.

Итак, Лэнгли здесь и наверняка уже что-то узнал. Нашел нужные книги. Но не в пример мне благоразумно решил дождаться утра. Что было бы со мной, если бы он не дождался? Спросил, где моя лошадь, и я не сомневалась, что он запасся и сеном, и едой. А я? Наивная дурочка! Бросилась очертя голову… спасать мир.

Ветер проникал через щели в стенах, я начинала мерзнуть. Волосы мои растрепались, наверное, и лицо до сих пор опухшее от слез, и синяк на щеке от пощечины, красавица, да и только. А Лэнгли? На нем не отразились никакие тяготы.