Гимназия Царима - Марьяна Сурикова Страница 55

И мгновенно стало холодно и жарко. Озноб пробирал от ощущения грядущего грандиозного скандала, ведь Эстель и наш учитель стихосложения застали меня в совершенно неподобающем виде, а жаром распалял взгляд Эсташа. Серьезно-задумчивый, пронзительный, задевающий самые потаенные струны души, взывающий к запрятанным в темные-претемные закоулки сердца чувствам. Внимательный, волнующий и одновременно невыносимый. Я продержалась не дольше минуты и опустила глаза. Хуже всего, что растерялась вовсе не по той причине, которая была столь очевидна для других, — гимназистка в неподобающем виде предстала перед мужчинами-учителями. Хуже, все было намного хуже — я потерялась в его взгляде. Чистом, глубоком, совершенно нечеловеческом, поскольку люди, даже самые сдержанные, подвластны слабостям и маленьким порокам. У состоявшихся взрослых мужчин не бывает столь чистого прозрачного взгляда и столь затягивающих в стремительный водоворот эмоций глаз. Кажется, я пропала. Совершенно, бесповоротно и окончательно.

Мне следовало сперва попятиться, а после стремглав кинуться в направлении костюмерной, а я потупилась, прижала руку к груди, удерживая в ней заходящееся бешеным ритмом сердце, и перестала понимать, что в этом коридоре мы не одни. Селеста спасла меня. Пользуясь всеобщим смятением и молчанием учителей, она ухватилась за пояс откровенного наряда и стремительно потащила меня спиной назад. Благо я не споткнулась, не врезалась куда-то и ни за что не зацепилась, а благополучно влетела следом за Сешей в костюмерную. Здесь все, на что достало сил, — это упасть на распотрошенный тюк с белыми платьями, сжать руками изо всех сил голову и зажмуриться. Но даже этот маневр не помог забыть взгляд защитника. И жар, пробиравший даже сквозь холод и озноб, сейчас разворачивался в груди слепящим смерчем. Меня трясло и лихорадило, но исключительно в душе. Сердце продолжало трепетать и биться, силясь вырваться из ловушки слабого и податливого девичьего тела. Кожа казалась обжигающе холодной, а внутри бушевал огонь. Я оказалась не в состоянии даже отреагировать на скрип отворившейся двери.

— Наказаны, тэа Эста! — гадюкой прошипела Эстель и с силой захлопнула дверь, словно отрезая себя от испорченной и нескромной девицы. Но я не откликнулась и на этот выпад. Мне грозила серьезная кара, а я по-прежнему находилась в трансе, плавясь в мареве желаний и разбуженных чувств.

Ради всего святого! Неужели достаточно одного лишь взгляда, чтобы перестать сознавать себя? Разве можно потерять страх перед суровым наказанием из-за медленного, пристального осмотра, когда мужские глаза пробегают от кончиков твоих туфель, выглядывающих из-под длинного подола, вверх по легкой облегающей материи до стянутой белым поясом талии, животу и подчеркнутой низким вырезом груди, а после — к лицу. Короткий, но показавшийся бесконечным взгляд глаза в глаза, и у меня напрочь отбило способность ощущать себя в этой реальности, понимать, чем грозит глупая выходка и желание просто примерить старое платье, испарилось даже чувство самосохранения. Мне следовало броситься за Эстель и извиниться, объяснить собственное поведение, представить все именно в том свете, в каком изначально и затевался веселый девичий каприз, но я не сделала даже попытки двинуться с места. Сидела на груде вещей, обняв руками плечи, и быстро-быстро дышала, пытаясь протолкнуть побольше кислорода сквозь стиснутое спазмом горло.

— А я ведь просила, Маришка, — обиженно проговорила Селеста, и ее слова оказались первыми, что дошли до моего затуманенного разума. — А ты ответила, ему и дела нет до наших нарядов. Нарочно, да? Ведь я заметила, как он посмотрел.

— Что ты говоришь, Сеша? — Голос прозвучал надтреснуто, а интонации показались незнакомыми и фальшивыми.

— Ему все равно, да? На него ничего не действует? Хоть в купашки обрядись, хоть вот в такое платье! Зачем ты меня обманывала? Ведь мы подруги!

— В чем обманывала?

— Ты притворялась, будто тебе плевать на него. Словно это остальные сходят по учителю с ума, а тебе нет дела до таких глупостей. Была против наших инициатив, а после даже отказалась посещать его уроки. Это все нарочно! Исключительно для того, чтобы выделиться на нашем фоне! Все мы его обожаем, одна ты старательно избегаешь общения. Я полагала, будто действительно считаешь наши чувства неразумной девичьей влюбленностью, а оказалось иначе.

— Не могу понять, в чем ты меня обвиняешь? Что оказалось иначе?

— Он нравится тебе! Не меньше, чем всем нам. Я видела, как ты отреагировала, как смотрела на него!

— Сеша, ты не права. Я мало что видела. Даже спроси меня сейчас, в какой одежде был арис Лоран, и не смогу тебе ответить.

— Не ври! Хотя бы мне не ври, Мариона! Ты нарочно не дала примерить платье, неужели рассчитывала на эту встречу? Разве можно было не заметить, что сегодня он был особенно красив, потому что выглядел таким настоящим! Не идеальным с иголочки, как во время занятий, а удивительно человечным. Не обратила внимания, что закатанные рукава рубашки обнажают изумительные мускулы на его руках, а прическа, всегда аккуратная, взлохмачена, и отдельные пряди красиво падают на лоб? Ты даже упустила из виду, как он в одиночку удержал невероятно тяжелый шкаф? Ведь говорила мне, будто тебе все равно, а сама точно рассчитала момент, когда следует нарядиться в откровенный наряд и оказаться в коридоре.

— Эти обвинения совершенно беспочвенны, Селеста! Откуда мне было знать, что мужчины, которым бросилась помогать Эстель, это тен Лоран и учитель стихосложения.

— Какое значение имеет, кто оказался вторым? Любая из нас могла бы просчитать, что одним из помощников будет именно Эсташ. Да наши учительницы беспрестанно просят его о помощи, хоть в мелочах, хоть в важных вопросах. А некоторые совершенно от него без ума, та же Эстель!

— Сеша, послушай, я правда далека от ваших вычислений. Никогда не пыталась поймать тен Лорана где бы то ни было. Напротив, стараюсь просчитать, где его не будет.

— Ты вновь бессовестно лжешь!

— Мне не к чему лгать! Пойми!

— Ты тоже мечтаешь стать сабен Лоран однажды!

— Не мечтаю!

— Не верю!

— Не мечтаю! Глупо желать того, что никогда не сбудется. И если полагаешь, будто я могу врать лучшей подруге, возможно, его письмо тебя разубедит? Настоящее, с фамильной печатью.

— Какое письмо?

Ах, как же горько было признаваться, но еще горше оказалось видеть недоверие Селесты.

— То самое, в котором глава обедневшего рода отказался жениться на мне, даже несмотря на размер приданого.

Последние слова я прокричала. Они звенели в ушах еще долго после того, как Сеша молча и недоверчиво воззрилась на меня. А мне вдруг стало так горько, что оставалось лишь уткнуться лицом в ладони, пряча капельки слез, так некстати потекших по щекам.

— Отказал?

— Как и всем претенденткам, о которых ты говорила. Наша семья тоже желала породниться с тен Лоранами.

— Но отчего ты не сказала ни слова?

— Обидно, когда тебя отвергают.