Дети змей, дети волков - Янина Волкова Страница 55

Оставшись в одиночестве, Ренэйст все смотрит на то место, где мгновение назад стоял брат ее, и произносит тихо, едва ли не одними губами:

– Мне жаль.

Она встречает Хакона на выходе из Чертога Зимы; кажется, берсерк собирается взять своего коня, для того чтобы быстрее найти ее. Завидев крошечную ее фигуру, Медведь застывает на месте, и видит Ренэйст, как тяжелое его дыхание поднимается вверх беспокойными облаками. Спотыкаясь, бежит он к ней, взрыхлив сапогами снег, и Белолунная тянет к нему руки, бросаясь в сильные объятия. Утыкается воин носом в ее волосы, вдыхает с жадностью запах их, а она жмурится так сильно, что слезы срываются с уголков глаз, оставляя влажные борозды на щеках. Сердце его бьется так быстро, и каждый удар его заставляет Ренэйст содрогнуться. С таким отчаянием обнимает ее он, с такой болью шепчет сорванным голосом:

– Где же была ты? Хоть представляешь, что случилось со мной, когда не увидел тебя возле себя? Я весь Чертог оббежал, я…

– Хакон, – слабо шепчет она, и он замолкает, вслушиваясь в ее голос, – отведи меня домой.

Лишь тогда замечает он, отравленный своим беспокойством, как сильно она дрожит. Ренэйст всхлипывает, прячет лицо в шкуре, что служит ему плащом, и едва стоит на ногах. Ничего он не говорит, не обвиняет ее больше и не целует даже. С трепетом подхватывает Хакон возлюбленную свою на руки, позволяя ей уткнуться влажным от слез лицом в свою шею, и, перехватив ее удобнее, покидает границы поселения. Он отнесет ее домой, в тот самый дом, в котором должны были жить они вдвоем, и никому не позволит забрать Ренэйст у него до тех пор, пока не придет время.

Хакон ничего не говорит, да им и не нужны слова.

Они скрываются во мраке леса и принадлежать друг другу будут столько, сколько им отведено.

Меч непривычно тяжелый.

Ренэйст держит его в одной руке, касаясь лезвием снега, и хочет убежать. Холод пробирается под ее одежду; нет на ней ни плаща, ни полушубка. Ничего, что сковывать может движения, лишь недостаточно теплая рубаха, штаны да сапоги. Короткие волосы перехвачены простым обручем кожаным, для того чтобы в глаза не лезли да не мешали. Чувствует она, как дрожат руки, как тело крутит от боли и страха, но держит спину гордо выпрямленной.

Витарр стоит напротив нее. Одет он тоже весьма легко и меч держит в одной руке так, словно и не весит тот ничего. В глазах его нет страха, лишь решительность – холодная и мрачная, как и он сам. Темные и непокорные волосы его заплетены в высокую прическу на затылке, а передние пряди, как и у Ренэйст, перехвачены кожаным обручем.

Они ни слова друг другу не сказали. Да и нужны ли слова, когда один из них должен другого убить?

Сражаться им суждено подле берега Зеркала Вар. Ренэйст и подумать не может о том, кому только принадлежит жестокая подобная мысль. Почему именно сюда приводят их, почему именно здесь должно все закончиться? На месте их будущей битвы снег вычистили настолько, насколько только может то быть возможным, и выровняли, для того чтобы ничто не могло им помешать кружить в смертоносном танце. От одной лишь мысли о том, что к их смерти подготовились, становится ей только хуже.

Ни кюне, ни Руне не позволили присутствовать, потому оставили их в Чертоге Зимы. Быть может, так будет только лучше. Незачем видеть матери, как дети ее убивают друг друга. Нечего видеть беременной женщине, что с возлюбленным ее мужчиной происходит. Сидят они, должно быть, дома, подле очага, роняют горькие слезы и все ждут, кто же воротится домой.

Ренэйст понимает – Витарр сильнее, чем она. Он куда более умелый воин и мечом владеет в совершенстве. Даже по спокойной позе его видно, с какой легкостью держит Витарр оружие, словно бы то и вовсе продолжением его руки является. О чем же можно здесь говорить, если, кажется, исход битвы уже предрешен?

Собравшиеся поглазеть на это зрелище люди стоят полукругом, для того чтобы никто из них не смог сбежать с поля боя. Скорее уж обоих забьют, чем позволят прервать поединок. Алчность и жестокость людская до сих пор удивляют ее, и Ренэйст косится на толпу, оглядывая собравшихся. Видит среди них она и Ньяла, смотрящего с бессильной яростью, и Ове, что едва стоит на ногах, держась крепко за свой посох. Видит Хейд, что, поймав взгляд ее, кивает едва заметно, и Хакона, готового вмешаться в любой момент, но не имеющего права сделать это.

Лежа на их ложе, оглаживая трепетно лицо ее грубой рукой, шептал он о том, чтобы позволила она ему отстоять ее честь, сразиться с Витарром вместо нее, но Ренэйст отказала ему.

Все началось с них, и на них же оно и закончится.

Видит Исгерд ярл. Та стоит впереди всех, смотрит на них с видом победительницы и поднимает вверх руку, призывая собравшихся к молчанию. Те замолкают на полуслове, словно бы она правит ими, и лес вновь погружается в тревожную свою тишину. Сердце бьется с такой силой, что, должно быть, каждый слышит его бой. Дышит Ренэйст глубоко, старается совладать со своим страхом и потому не сразу понимает, что Исгерд начинает говорить.

– Вот и настал миг истины, – восклицает она, и голос ее проносится над поверхностью льда, отталкиваясь от нее и дребезжа едва слышно, – бой, что подарит народу севера нового конунга! Перед ликом богини Вар произойдет это судьбоносное сражение, и сама богиня дарует победу тому, кто воистину достоин ее. Деритесь, дети волков, деритесь с честью, не на жизнь, а на смерть!

Единственная смерть, которая им нужна, это смерть самой Исгерд.

Люди кричат, выкрикивают их имена, и те поднимаются выше елей. Тревога нарастает только сильнее, даже на столь лютом морозе руки ее становятся влажными от пота; началось. Их сражение началось, а тело ее словно леденеет. Едва заставляет себя Ренэйст схватиться за рукоять меча обеими руками и чуть раздвинуть ноги, встав более устойчиво.

Витарр невозмутим. Смотрит он прямо на нее и не видит вокруг них больше ничего. Шаг его легок, движения просты. Брат ведет ее по кругу, удерживая меч двумя руками с такой легкостью, словно бы тот и не весит ничего, хотя Ренэйст оружие ее кажется в разы тяжелее, чем она сама. Знает Белолунная, что спокойствие сохранять нужно, что волнение только погубит ее. Смотрит на Витарра столь же пристально, как и он, позволяя кружить на месте в странном этом танце, и следит за дыханием своим.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Нельзя задерживать дыхание, дышать нужно, слушать нужно, но вместо скрипа снега под их сапогами слышит она лишь ток собственной крови в ушах. Боится ли Витарр хоть на толику так сильно, как боится она?

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Это все страшный сон. Сон, подобный тому, когда очнулась она в своей постели – а все они счастливы. Хэльвард жив и счастлив был в том сне, он вел ее за собой в лес, а затем призывал к тому, чтобы очнулась она ото сна. Быть может, и сейчас все это – лишь сон? Сон столь страшный, что с легкостью принимает она его за правду. Вот сейчас Витарр засмеется, бросит меч в снег и велит ей открыть глаза. Проснись, мол, сестра, скажет он ей, как ужасны сны твои!