Тьма над Гильдией - Ольга Голотвина Страница 55

Тогда-то молодой Охотник и оставил в храме свое прежнее имя. Получил от жреца другое — Шенги Совиная Лапа.

Но ведь и старую жизнь из памяти не выкинешь. Не забудешь, как бродяжил и воровал. А добычу сбывал хозяину «Акульего плавника»… Как его звали-то? Да, верно, Шинтуш Темный Год. Надо же, с трудом припомнился! А ведь когда-то всерьез считал прижимистого кабатчика главой преступного мира!

Вот сыночек его, Ярвитуш, вспоминается ярче. На редкость сволочной был подросток. Любил издеваться над теми, кто послабее, а сам чуть что кидался жаловаться папаше…

Город просыпался. Прохожих было мало: пройдет навстречу ранний торговец с лотком, прошаркает помелом метельщик, равнодушно протащится мимо стражник-«крысолов» с сонной рожей: он сменился с поста — и плевать ему теперь на любое беззаконие, что творится в родной столице.

Аргосмир еще не услышал о побеге Совиной Лапы. Вот и хорошо, вот и не надо пока…

Вокруг заборы — высокие, дощатые, глухие. Вот ведь интересно: чем глуше окраина, тем выше и солиднее заборы. То люди стыдятся своей бедности, то ли боятся, что кто-нибудь не побрезгует, утащит у них последнее…

А на другом конце города, что дальше от моря, вокруг богатых особняков — лишь легкие ажурные решетки. Мол, любуйтесь, люди, завидуйте! Вот такой у нас дом-красавец, вот такие клумбы с цветами, вот такая беседка краешком видна из-за деревьев, вот такие дорожки, посыпанные разноцветным песочком… а воров мы не боимся, от воров у нас охрана есть!

Хотя бывает и наоборот. Скажем, Серебряное подворье окружает такая стена, что хоть штурм за нею отбивай…

До Шенги все явственнее доносился запах моря. Заборы то расступались, словно заманивая чужака в дебри Рыбачьей слободки, то вновь стискивали улочку с двух сторон, как загулявшие наемники — веселую молодку.

Над покосившимся забором мелькнула вдали темная крыша с резным коньком в виде рыбины… да это же и есть кабак «Акулий плавник»! Совсем рядом — жаль, нельзя к нему напрямик…

Мальчишкой-то он не пошел бы в обход. Рванул бы как раз напрямик, через заборы, по чужим дворам! И пусть хозяйки бранятся вслед шалому бродяжке!

Да, когда-то его не останавливали всякие «нельзя», «запрещено» и «чужое»… Потому, кстати, и узнал тайну «Акульего плавника», о которой вспомнилось недавно, в тюрьме…

Почему в тот день кабак был пуст?.. Ах да, умерла супруга короля, в городе был траур. Театр не давал представлений, бродячим циркачам и менестрелям велено было не появляться на улицах в своих разноцветных нарядах. Жители занавесили окна черной материей (кто победнее, те хоть клочок черной ткани на окошко вывесили). А уж хозяева игорных домов, кабатчики, трактирщики даже не думали о том, чтобы открыть свои двери для гостей.

Но у кого траур, а у городского ворья самая работа — ведь на похороны собрался весь Аргосмир. Все глазеют на погребальные носилки и не очень следят за своими кошельками.

Десятилетнему воришке повезло: он подобрал на мостовой оброненную кем-то сережку с черным камешком. Гордый добытчик, проигнорировав дальнейший ход траурной церемонии («Авось королеву и без меня до костра дотащат!»), помчался в «Акулий плавник» — и во дворе напоролся на хозяйского сына. Четырнадцатилетний Ярвитуш по-взрослому солидно распекал за что-то отцовского работника. Оторвавшись от разговора, пренебрежительно глянул на мелкого гостя:

«Ты к отцу? Его нет. Вот на бревне подожди, возле поленницы. В дом не суйся, шваль, много чести…»

И продолжил распекать конюха.

На бревне? Как бы не так! Дождик начал накрапывать, ветер такой мерзкий, до костей пробирает…

Мальчуган взбежал на крыльцо и юркнул в приоткрытую дверь.

До сих пор не забылось странное чувство: словно попал не в трапезную, где бывал не раз, а в совсем другой дом — таким непривычным выглядел кабак без единого человека.

Мальчишка не успел этому подивиться: увидел в окно, как хозяйский сын направляется через двор к дому. Не хватало влезть в ссору с этим гадом! Он проворно юркнул под стол — и из этого укрытия имел удовольствие увидеть, как Ярвитуш потрошит отцовский тайник.

Ну, потрошит и потрошит, дело семейное. Но маленького воришку крепко царапнули слова, которые он через месяц случайно услышал в том же «Акульем плавнике».

Один из посетителей спросил хозяина:

«Давненько я тут не бывал… у тебя, Шинтуш, вся прислуга новая?»

«Ага, — кивнул кабатчик. — Кто-то из прежних повадился меня обворовывать. Перепорол мерзавцев — никто не сознался. Плюнул, продал всех на болото и купил новых. Ворье кругом, просто жить нельзя!»

Мальчика, ставшего нечаянным свидетелем беседы, весьма позабавил праведный гнев скупщика краденого. Но все же он посочувствовал рабам, ни за что угодившим на болото, и окончательно убедился в давнем своем мнении, что Ярвитуш — тварь поганая…

* * *

— Интересно, Рахсан-дэр прямо отправится к Лаурушу? Или будет стороной выяснять, куда я пропала? — вздохнула Нитха, отведя с пути ветку, едва не стегнувшую по глазам.

Трое подростков давно свернули с дороги и шли напрямик сквозь осинник.

— Прямо к Лаурушу и заявится! — зловеще поддакнул вредный Нургидан. — Да ка-ак узнает, что ты сбежала неведомо куда! Ка-ак напишет в Нарра-до! А твой отец ка-ак осерчает! А ну, скажет, подать сюда мою непослушную дочку! Я на нее гневаться буду!

Дайру, который шел впереди, обернулся и негромко, сердито сказал:

— Тихо, вы!..

— А в чем дело? — возмутился Нургидан (впрочем, возмутился шепотом: напарники привыкли доверять друг другу).

— Ворота недалеко. Если там охрана — могут услышать.

Нургидан и Нитха растерянно переглянулись: оба начисто забыли про караулы.

— Сейчас проверю! — кивнул Нургидан и бесшумно двинулся сквозь подлесок.

Напарники с завистью глядели вслед: тише оборотня по лесу мог скользить разве что солнечный луч…

Парень обернулся проворно: возник из кустов, словно лесовик.

— Сидят. Двое. Беды не ждут. Арбалеты отложили, на солнышке греются. Вот тут их и… — Нургидан закончил фразу свирепым жестом.

— Никаких «и»! — вскинулась Нитха. — Тебе бы только драться! Мы же не разбойники!

— Верно, — поддержал ее Дайру. — Шенги обвиняют в том, что он «жгучую тину» для преступников добывал, а его ученики нападут на охрану возле Ворот? Ты уж сразу учителю удавку подари!

— Так что же нам, домой возвращаться?

— Зачем? Есть одна мыслишка…

* * *

Кабак «Акулий плавник» показался Шенги более низким, приземистым, чем сохранила память детства. Дом словно ушел в землю по второй венец бревен, и потолок в чадной, грязной трапезной будто сполз по стенам: руку вытяни вверх — и вот они, потолочные балки! Впрочем, удивляться нечему. Не кабак усох и сжался — сам Шенги вырос…