Ардагаст, царь росов - Дмитрий Баринов Страница 54

Голос его был тихим, но не вкрадчивым, а уверенным, словно он говорил с давним сообщником. Хилиарху вспомнилось всё, чем он наслаждался, чему завидовал в Империи: обильные яства, дорогие вина, ласки продажных женщин, власть, почести... Вспомнилось — и вызвало лишь отвращение, словно вино с перепою. Да стань он хоть проконсулом, хоть императором — всё равно будут завистники, доносчики, шпионы, тайные убийцы. Куда до них здешним упырям с волколаками! Там каждая ночь — волчья, особенно для того, кто дорвался, наконец, до золота и власти. И ради этого погубить Солнце-Царя и его дружину, где все могут доверять друг другу? Хилиарх почувствовал себя так, будто ему предложили стать тем волколаком, что пожирает Солнце, но никак не может пожрать.

В памяти словно высветило: узкая улочка в ночном Ершалаиме, толстый мытарь Менаше, валяясь в ногах у троих суровых иудеев с кинжалами, кладёт перед ними пухлый кошель с серебром, обещая дать ещё больше, но их предводитель с отвращением отбрасывает кошель ногой в сточную канаву и всаживает кинжал в спину мытарю. То были сикарии — беспощадные враги Рима и его приспешников. Он тогда успел спрятаться в сточной трубе и потом подобрал кошель. Неповоротливому Менаше повезло меньше. Люди, которых нельзя купить за деньги! В то время они казались Хилиарху безумцами.

— Думаешь, обманем? Не бойся, уж ради этого скаредничать не будем.

Этот жрец Тьмы говорил словно предводитель базарных воров! Вместо ответа, грек выбросил обе руки вперёд, отбил жезлом посох, а мечом — кочерги и одновременно ударил ведуна ногой в живот. Правая рука, пронизанная страшной болью, вдруг онемела и выронила меч, на клинке которого выступило чёрное пятно. Но и колдун не устоял на ногах и рухнул в снег. В следующий миг Хилиарху пришлось отражать направленный в лицо точный удар посоха. Сияющее мягким золотистым светом круглое навершие столкнулось с огненноглазым деревянным черепом. Яркая вспышка чуть не ослепила эллина. Череп на посохе раскололся, из трещины вырвалось облако чёрного дыма, и пламя охватило весь посох. Колдун отбросил горящий посох и, прежде чем грек успел опомниться, поймал его кочергами за ногу и рванул. Нога вмиг онемела, и Хилиарх упал. Ведун поднялся над ним с занесёнными кочергами. Уродливая маска вдруг превратилась в лицо... самого Хилиарха — хитрое, самодовольное, расплывшееся в скептической ухмылке. А чёрный дым из посоха стал сгущаться, приобретая очертания жуткой клыкастой и когтистой твари с перепончатыми крыльями.

Мелькнула дрянная, трусливая мысль: «За что пропадать? Сдаться, пока не поздно!» Отгоняя её, эллин громко выругался по-венедски и взмахнул левой рукой с жезлом. Волхв перехватил кочергами жезл под навершием и потянул к себе. Хилиарх напряг мышцы руки. Свечение жезла ослабло, холод волной прокатился по руке, плечу, груди, подбираясь к сердцу. Раздался треск, но раскололось не древко жезла, а навершие. Из него вышло зелёное облако и приняло вид женщины в длинном платье, с распущенными волосами и воздетыми руками. Чёрная тварь метнулась к ней, и в воздухе закружился чёрно-зелёный вихрь.

Из последних сил удерживая жезл, Хилиарх вдруг заметил, что кочерги в руках его двойника раскаляются, краснеют. Ещё немного — и колдун, вскрикнув, выронил их. Рывком приподнявшись, грек ударил его жезлом в лицо — своё собственное лицо. Полыхнуло красное пламя, и ведун рухнул в снег рядом со своим противником. Теперь на Хилиарха глядело не его лицо, и даже не трёхликая маска, а почерневший, обгорелый череп. Следом рассеялись в воздухе оба призрака — чёрный и зелёный. Обессиленный вконец грек потерял сознание.

Схватку Хилиарха со Злогором не заметил никто. Внимание всех привлекло пламя, взметнувшееся вдруг из-за стены детинца. К этому времени большинство защитников Милограда уже погибло или сдалось. Вышата-вепрь с разгону выбил ворота, и росы ворвались в детинец. Горел храм Ярилы — невысокое деревянное строение, покрытое искусной резьбой, с конским черепом над входом. Из храма доносились крики, плач — и стройное пение. В зимнюю ночь, среди звона оружия и воинских кличей жутко звучали слова песни, которой все венеды славят в середине весны приход весёлого и щедрого бога.

Ходит наш Ярила

Да по всему свету,

Полю жито родит,

Людям детей плодит.

А где он ногою,

Там жито копною,

Где он ни взглянет —

Там колос зацветёт.

А в тёмном небе, куда рвались языки пламени, вдруг проступила, затмевая сиянием звёзды, громадная фигура Белого Всадника. В одной руке он держал пучок колосьев, в другой — мёртвую человеческую голову. Жизнь или смерть нёс он, юный и весёлый, людям, что сейчас убивали друг друга или сами себя? С криками «Ярила с нами!» из-за домов выбежали воины в волчьих шкурах и волхвы в чёрных одеждах и с удвоенной яростью бросились на пришельцев. Иные, обратившись волками, вцеплялись во врага и гибли под мечами, не разжав клыков.

Серый тур-Волх вышиб рогами дверь горящего храма, но никто не выбежал наружу, только ещё слышнее стала песнь обречённых. И тогда вепрь-Вышата принял снова человеческий облик. Не обращая внимания на свистевшие рядом стрелы, он достал из-за пазухи вышитое полотенце и, тихо произнеся заклятие, швырнул полотенце на крышу храма. Тут же над крышей взметнулась неведомо откуда взявшаяся волна и обрушилась на храм. Огонь мигом погас, и так же сама собою стихла битва. Уцелевшие защитники городка сдались росам.

— А ну, выходите! Не хочет светлый бог такой жертвы.

Один за другим из обгоревшего храма выходили женщины с детьми, девушки, старики. Шли медленно, пошатываясь, опустив головы, которые терзала одна мысль: «Наш бог отступился от нас!» За стеной послышался шум, и в детинец въехали ещё распалённые боем Андак и Саузард. Они со своей дружиной не торопились ступить на радужный мост. И дождались лишь того, что на них бросилась выскочившая из лесу свора чертей, волколаков и упырей, вызванных заклятиями Злогора. Трудно пришлось бы воинам рода Сауата, несмотря на железные доспехи, не подоспей на помощь со своей дружиной Хор-алдар, уже въехавший было в городок.

Волх устремил гневный взгляд на старика в обгоревшем белом плаще:

— Яроцвет, жрец Ярилы и старейшина Милограда! Кто надоумил тебя сжигать храм с людьми — Злогор? Или Милоград и впрямь стал Чертоградом, если здесь чёрные волхвы указывают светлым?

Старик гордо вскинул глаза на князя и царя:

— Указывать мне может лишь Ярила. Я решил принести ему в жертву себя, храм и собравшихся в храме во искупление великого греха племени нуров. Но бог не принял жертвы. Племя недостойно даже покаяния. — И волхв опустил седую голову на грудь.

— Чем же это вы так грешны? — спросил Вышата.

— Боги дали нам только эту землю — и волю. Со времён Сварога мы никому их не отдавали. А теперь сами покорились чужакам — по твоей вине, отступник! — Глаза жреца были готовы испепелить князя. — Ты, воин, хотел сравняться с нами, волхвами. И стал холопом сарматского царя, и сделал холопами всех нуров. Нет больше волчьего племени — ты убил его вольную душу! А ты, Ардагаст, Убийца Родичей, хуже упырей, хуже сарматов. Бес в людском обличье — вот ты кто! Упырям кровь нужна, сарматам — дань, а тебе — ещё и души наши, словно бесу. Царство твоё — пекло на земле. Я всё сказал — теперь мучь меня, казни за своё правдивое!