Ардагаст, царь росов - Дмитрий Баринов Страница 53

Следом по мосту устремились остальные русальцы. Вместе с ними бежал и Хилиарх, и мост пел под его ногами. На бегу он заметил, что черно-красного пламени нет не только над радужным мостом, но и под ним. Но с обоих боков дышали жаром две огненные стены, готовые сомкнуться и обратить дерзких пришельцев в пепел, лишь только ослабнет сила светлых чар. Нет, не решился бы грек пройти этим мостом даже в императорскую сокровищницу, не то что в бесовское кодло — если бы он был один, а не в бесстрашной дружине воинов Солнца.

А на вечевой площади, начинавшейся сразу за воротами и занимавшей большую часть городка, уже кипел бой. Ведуны и их воины — кто в человечьем облике, кто в волчьем — со всех сторон бросились на троих сияющих зверей. Какой-то волколак с разгону вскочил на спину коню, но тур-Вишвамитра тут же поднял оборотня на рога. Ещё один оборотень угодил под копыта коню. Ряженым чёртом ведьмак ударил вепря-Вышату колдовским посохом. Посох сразу же вспыхнул, как солома, а его обладатель в следующий миг отлетел назад с распоротым животом. Нур в медвежьей шкуре подбежал к коню сбоку, нацелился копьём — и рука его вместе с копьём упала на снег, отсечённая мечом Сагсара. В городок ворвались с мечами и жезлами в руках восемь русальцев. Резные навершия жезлов, скрывавшие в себе чародейские травы, ярко светились. Ещё ярче сиял, рассеивал наступающие сумерки лик Даждьбога на шесте в руке Сигвульфа, ряженного медведем.

Увидев, что Шумила отвлекает внимание золотого тура спереди, а Бурмила подбирается с дубиной сбоку, Сигвульф взревел по-медвежьи и бросился на помощь. Медведичи, грозно рыча, двинулись на него с тяжёлыми палицами. Гот прыгнул навстречу Шумиле и быстрым выпадом вонзил ему меч в руку выше запястья, одновременно махнув сияющим ликом в сторону Бурмилы. Солнечный жар опалил шерсть на голове и плече полумедведя и едва не ослепил его. Его брат, выронив палицу, отскочил в сторону. Бурмила, оглушительно ревя от боли, ухватил палицу двумя лапами и, вертя её перед собой, устремился на гота. Когтистые лапы Медведича держали оружие ничуть не хуже человеческих рук. Германец подался назад, а со спины к нему уже подбирался с мечом в руке Шумила. Золоторогий тур не мог прийти на помощь Сигвульфу: один из ведунов оборотился чёрным туром, теперь два могучих быка бились, тучами взметая снег и в кровь раня друг друга острыми рогами.

Вдруг неведомая сила ударила Бурмилу сзади, швырнула наземь. С неожиданным проворством Медведич вскочил, взмахнул палицей, но, завидев перед собой клыки золотого вепря и меч германца, бросился бежать. Штанина его была разорвана, из распоротого клыком бедра текла кровь, но и это не могло задержать пол у медведя, с виду столь неповоротливого. Второй Медведич хотел было ударить Сигвульфу в спину, но тут на Шумилу налетел с мечом Сагсар. Заметив бегство брата, Шумила кое-как отбился от роса и скрылся среди сражавшихся. Из-за моста раздался воинственный бычий рёв. Волх, не желая уступать росам в воинской волшбе, соскочил с коня, перекувыркнулся и стал могучим серым туром. Он вихрем промчался через радужный мост, влетел в ворота и с разбегу вонзил рога в шею чёрному быку. Теперь уже два тура, белый и серый, расшвыривали рогами наседавшее на них чернобожье воинство.

Русальны бились, сгрудившись у ворот. На вырывавшихся вперёд Сигвульф покрикивал. Рассеявшись по вечевой площади, их маленький отряд быстро утонул бы среди множества врагов, которые сейчас, столпившись, мешали друг другу. Многие ведуны пускали в ход колдовские посохи, удар которых мог обездвижить или лишить сознания даже сильного бойца. Перерубить же такой посох мог лишь заговорённый меч. Помня наставления Вышаты, русальны отбивали посохи жезлами, и колдовское оружие ломалось или вспыхивало, не выдержав благой силы Солнца и трав.

А по другую сторону рва стояла с воздетыми руками Милана. Её взгляд беспокойно искал среди сражавшихся золотого вепря и высокого воина в медвежьей шкуре. Сердце колдуньи рвалось туда, к двум самым близким ей людям. Быть рядом с ними, в самой гуще боя, как тогда, в Чёртовом лесу... Но она сейчас не могла позволить себе думать о них. Её дело было удерживать чарами радужный мост. А это значит — не просто повторять заклятия. Волшебные слова немного значат, если за ними не стоит могучая воля чародея, умеющего сосредоточить свою волшебную силу. А ещё нужно было не поддаваться злым чарам, что накатывались на неё со стороны городка: чёрными волнами отчаяния, страха, телесной и душевной слабости. Обычного же оружия колдунья могла не бояться: два дружинника надёжно прикрывали её щитами от стрел.

Тем временем дружинники под градом стрел бросали в ров сквозь радужный мост вязанки камыша и соломы. Вымоченные в проруби вязанки всё же не выдерживали долго соседства пекельного пламени — начали сохнуть, дымиться, тлеть... Когда верхние вязанки достигли краёв рва, нижние уже горели. Ардагаст взмахнул мечом и с криком «Слава!» первым погнал коня через мост. В левой руке его полыхала золотым огнём, рассеивая наступившую темноту, Колаксаева чаша. Следом с блестящей в золотом свете махайрой скакала Ларишка, а за ней — всё войско, и могучее, победное пение радужного моста неслось к небу. Многие воины и в старости гордо говорили: «Под Милоградом я скакал по радужному мосту, и копыта моего коня не коснулись вязанок». Те же, кто не мог этим похвалиться, улыбались: «Может быть, мой конь был грешнее меня».

Степным ураганом ворвались росы в городок, и бесовской рати осталось бежать, спасая свои шкуры, или подороже продавать жизнь. Рядом со всадниками рубили врага русальцы. Хилиарх, преследуя волхва в чёрном, шитом серебром плаще, загнал его к самой стене детинца, и тут волхв обернулся к нему. Лицо ведуна покрывала такая же, как у Хилиарха, маска старика — злобного, краснолицого Мороза-Чернобога. Только длинная седая борода у волхва была своя, а маска имела ещё два лица, обращённые вправо и влево. Три лица означали власть Разрушителя над всеми тремя мирами. В левой руке колдун сжимал посох с навершием в виде человеческого черепа, в правой — три связанные вместе кочерги. Глазницы черепа горели красным огнём. По тому, как старик держал своё необычное оружие, в нём чувствовался опытный боец.

Грек выставил вперёд меч и жезл-булаву. И вдруг... словно само время остановилось для них двоих. Вокруг кипела битва, а Хилиарх замер, не в силах ни ударить первым, ни оторвать взгляда от трёхликой маски и смотревших сквозь её прорези зелёных глаз, полных холодной, беспощадной мудрости.

— Кого ты хочешь сразить? Бога, владыку трёх миров? Или себя самого? Думаешь, на тебе его личина? Нет. Он в тебе. Во мне, во всех людях. Я вижу твою душу. Ты такой же, как мы, и хочешь того же. Только заблудился во тьме и прибился к тем, что за солнечным зайчиком бегают.

Зелёные глаза проникали в душу до самого дна, ворошили в ней всё, словно кочерга — угли в печи. Хилиарх вдруг вспомнил все бесчестные, скверные дела, которые делал или хотел сделать — ради денег, ради милости владык, ради спасения своей никому, кроме него самого, не нужной жизни... И все так делали, даже те, чьим ремеслом было наставлять сограждан морали и произносить речи о добродетелях предков. А волхв продолжил:

— Что тебе до этих сорвиголов? Они сами не знают, на кого и на что замахнулись. А ты умный, понимаешь: мир не переделать. Солнцу место на небе, не на земле. Ардагаст всё равно себе шею свернёт. Зачем тебе вместе с ним пропадать? Убей его и разруби чашу. А мы тебя такому научим — там, на юге, всё этим добудешь.