Красный вереск - Олег Верещагин Страница 53

Был развеселый, розовый восход (1.)

И плыл корабль навстречу передрягам,

И юнга. вышел в первый свой поход

Под флибустьерским черепастым флагом.

Наклонившись к воде, парусами шурша,

Бриг трехмачтовый лег в развороте.

А у юнги от счастья качалась душа —

Как пеньковые ванты на гроте…

1. Стихи В.Высоцкого.

— Гостимир оборвал пение и спросил: — Вольг, а то что — "флибустьерский"?

— Это морских разбойников так называли, — лениво пробубнил Олег, — ну, типа морских анласов, про которых вы говорили…

— А бриг — это корабль? — уточнил слушавший песню Рван. — Такой, что коч да снек?

— Больше, — припомнил Олег когда-то любимого Крапивина с его воспеванием парусного флота. — Здоровенный, двухмачтовый… А грот — вторая от носа мачта… а ванты — это веревки на мачтах… — голос Олеге угас, и Гостимир запел снова:

И душу нежную под грубой робой пряча,

Суровый шкипер дал ему совет:

"Будь джентельменом, если есть удача,

А без удачи — джентельменов нет."

Олег лениво подумал, что сейчас его спросят, а что такое «джентельмен», но вопроса не последовало…

И плавал бриг туда, куда хотел,

Встречался — с кем судьба его сводила,

Ломая кости веслам каравелл,

Когда до абордажа доходило…

Был однажды богатой добычи дележ,

И пираты бесились и выли.

Юнга вдруг побледнел и схватился за нож,

Потому что его обделили.

Стояла девушка, не прячась и не плача,

И юнга вспомнил шкиперский завет:

Мы — джентельмены, если есть удача,

А нет удачи — джентельменов нет.

И видел он, что капитан молчал,

Не пробуя сдержать кровавой свары,

И ран глубоких он не замечал,

И наносил ответные удары.

Только ей показалось, что с юнгой беда,

А другого она не хотела,

— Перекинулась за борт.

И скрыла вода.

Золотистое, смуглое тело.

И прямо в грудь себе, пиратов озадачив,

Он разрядил тяжелый пистолет.

Он был последний джентельмен удачи, —

Конец удачам — джентельменов нет…

— Что-то мы слишком расслабились! — явно с усилием встрепенулся Йерикка Олег со стоном откинул руки в стороны, с наслаждением потянулся и, приоткрыв один глаз, сказал:

— Спокойно, рыжий. Знаешь анекдот?

— Меня всегда бесит этот вопрос, — фыркнул Йерикка. — Ну что на это можно ответить?! Рассказывай.

— На птичнике меняют петуха, — возвестил Олег. — Старого — в отставку…

— В варево, — уточнил Богдан.

— В отставку, — Олег строго взглянул на него. — А новый вылез на трибуну…

— Петух? — изумленно спросил Йерикка.

— Это анекдот, — уже с легким раздражением пояснил Олег. — Я могу и дальше спать.

— Да нет, давай уж, раз начал. Петух вылез на трибуну… — напомнил Йерикка.

— …и обещает полное сексуальное удовлетворение всем курам птичника. Ну, там кудахтанье, хлопанье крыльями… А после этого митинга старый отозвал новичка в сторону и говорит ему тихо: "Ты, Петь, не надрывайся. Их тут до хрена, сдохнешь ведь…" Молодой ему: "А иди ты!" Проходит неделя. Сначала все куры обслужены, потом утки, гусыни, индюшки… Старый петух забеспокоился: "Перетрудится, дурачок, ведь точно вдохнет!" — ну и пошел его вразумлять, молодого. Подходит к птичнику, видит — на дороге в пыли лежит молодой, крылья разбросал, клюв раскрыт, глаза закачены… Старый к нему бросился: "Я ж тебе говорил, Петя, эх, как же ты…" А молодой на него покосился краем глаз а, кончиком крыла шевельнул и говорит еле слышно: "Уйди, старый дурак. Ты же мне всех ворон распугаешь."

Богдан весело рассмеялся. Йерикка тоже захохотал — резко, взрывчато, потом спросил:

— Ага, значит, мы здесь вроде того молодого петуха… А если вместо ворон спустится коршун?

— Ну, мы-то не петухи, — подытожил Олег и вновь закрыл глаза ладонью: — Ладно, каникулы продолжаются…

Богдан — он как раз сел — поднялся на ноги. Приложил ладони к бровям, чуточку привстал на цыпочки:

— Лодка озером гребет, — сообщил он. — Вольг, бинокль возьму?

— Бери, — Олег сел. Он тоже видел лодку. Йерикка свистнул, вокруг зашевелились прочие отдыхающие.

— Мальчишка, гребет! — раздался звонкий голос Богдана. — Скоро так!

Гребец в самом деле наддавал. Рвал одним веслом, стоя, и разогнал свою посудину так, что выбросился на песок. Это и вправду был мальчишка из прибрежной веси. Он тяжело дышал, рубашка промокла от пота.

— Двоих ваших… — глотая слова, обратился он к замершим горцам. — Там… в лесу… недалеко….

— Коршун, — отчетливо сказал в тишине Йерикка.

* * *

Если бы это помогло, Краслав разбил бы себе голову о борт грузовика, в котором их везли к побережью. Но и он, и Ревок лежали на грязном дне неподвижно и молча, лицами вниз. Скрутили их профессионально, рваться было бесполезно, грозить или ругаться — смешно.

В кузове было двое хобайнов. Они сидели у заднего борта, поглядывая на дорогу, то пустынную, то внезапно заполнявшуюся техникой. Ни с пленными, ни друг с другом они не говорили, отчего возникало жуткое ощущение, что конвоиры и не живые вовсе.

Плен — самое страшное, что может случиться с человеком на войне. Плен — это отрицание человеческой личности в еще большей степени, чем смерть, потому что смерть меньше унижает человека; недаром сказали предки: "Одно лучше смерть на поле, чем жить позором в неволе!" Плен страшен даже у благородного противника, который "за столы-то велит сажать, а сажать-то не слугой, не из милости — а сажать-то велит, как брата родного!"

А если ты в руках у настоящего ВРАГА?

Вольг с Богданом попадали в плен. И ребята из других чет — тоже. Кого-то выручили, как тех же Вольга и Богдана. Но большинство были убиты и замучены.

Плен чаще всего — не свидетельство трусости. Но от этого не легче. А при мысли о том, что ждет впереди, становилось так тошнотно, что хотелось вцепиться зубами в гладкий пол и грызть его.

Ехали долго. Вечно мучиться нельзя, и мальчишки уснули, а разбудили их лишь когда развязали ноги и приказали встать. Грузовик был неподвижен

Их вытолкнули на подъездную дорогу, спускавшуюся в прибрежную котловину с практически отвесными стенами — насыпь, по которой вела вниз дорога, была единственным пологим местом.