В шкуре зверя - Татьяна Смирнова Страница 53

Несколько шатров, раскинувшихся среди гор на узенькой площадке, окруженной дикими неприступными скалами, покрылись на рассвете мелким бисером росы, сверкавшей в редких лучах солнца. Над лагерем поднимался пар, источающий запах временного прибежища человека. То тут, то там раздавался смачный утробный храп, прерываемый иногда сонным присвистом. Костер, разведенный вечером внутри круга из шатров, успел поглотить все дровяные запасы, и теперь неторопливо тлел, даря людям больше дыма, нежели тепла. Хрупкая девушка копошилась у кострища, пытаясь поддержать огонь. После удачной попытки язычки пламени стали облизывать большой закопченный чан с непонятным содержимым – вероятно, оставшейся после ужина похлебкой.

Солнце поднималось все выше, освещая лагерь и темный провал в скале – пещеру, где был заключен Йонард. Однако жары, обычной для этих мест, не было и в помине.

Хаим-Лисица встал почти с рассветом, выбрался из шатра наружу и мутными глазами оценил обстановку. Пытаясь заглушить дружный храп, он прокричал:

– Поднимайтесь, пьяные свиньи!

На мгновение все вокруг затихло. Из некоторых шатров повысовывались заспанные лица, сыпля недовольными, едва слышными ругательствами. Хаим с видом знатока поворошил угли, попробовал похлебку, которую варила его младшая жена Айсиль, одобрительно крякнул, и тут из одного шатра вновь донесся храп. Окунув черпак в котел, Хаим понес его к возмутителям спокойствия. Не успел он скрыться внутри шатра, как послышался душераздирающий крик и наружу вылетел здоровенный детина, закрывая руками лицо. По бороде его стекала дымящаяся похлебка. Хаим-Лисица выбрался следом и оглядел стоянку:

– Ну, кто еще не проснулся?

Видимо, никто больше не захотел испытать такой метод на себе, так как остальные активно выбирались на свежий воздух. Удовлетворенный деятельностью своих бойцов, Хаим выбрался из кольца шатров и наткнулся на живую скульптуру. Человек, вызвавший его гнев, неподвижно склонился перед ним. Он стоял на коленях, уткнувшись лбом в стылую землю, и не двигался. Возможно, он простоял так всю ночь, а может даже спал, свернувшись, как пес у порога хозяина, но, лишь заслышав шаги, он вскочил и принял прежнюю покаянную позу. Еще вчера он голосил, призывая в свидетели Ахура-Мазду Жизнеподателя, клялся самыми страшными клятвами и лизал прах под подошвами Хаима-Лисицы, но тот брезгливо отдернул ноги, которые почему-то всегда мерзли.

– Ты обещал вернуть долг – пять тысяч динаров, – устало сказал он и, прервав вопли вперемежку с мольбами и лживыми клятвами, произнес: – однако ты не сдержал слова и достоин того, чтобы тебя постигла участь всех несостоятельных должников.

Увидев, что человек взмок, как мышь под метлой, глаза Хаима остекленели, а зубы стали выстукивать бешеный танцевальный ритм, Хаим-Лисица счел возможным проявить милость. На свой, разумеется, манер. Людей, знавших своего покровителя, его гнев пугал куда меньше, чем нежданная доброта.

– Я, пожалуй, пощажу тебя, – медленно, как бы в раздумье, проговорил Хаим-Лисица.

Несмотря на это, человек не кинулся целовать его туфли, вознося хвалу богам. Видно, он и вправду знал Хаима, или просто был догадлив.

– Эту ночь ты простоишь, касаясь своим недостойным лбом земли, которую ты осквернил лживой клятвой, – изрек Хаим, – а завтра на рассвете принесешь мне шкуру серебряного пса… Тогда я тебя помилую. И даже дам отсрочку. Еще на год.

– Шкуру этого дьявола? – смертельный испуг исказил тонкие черты человека. – Но, повелитель, все знают о страшном серебряном дьяволе, которого ты у себя держишь. Еще никому не удавалось принести тебе его шкуру, однако не счесть тех, кто пал от его могучих клыков. Кое-кто говорил, – провинившийся понизил голос, оглянулся и закончил: – что отважному Хаиму удалось посадить на цепь одного из слуг Таната. А может, и его самого.

– Посадить на цепь Таната? – Хаим захохотал и брезгливо откинул голову должника мягким носком туфли. – Что ж, возможно, они не так уж и наврали. Завтра ты, лживая собака, недостойная называться мужчиной, увидишь этого демона без цепей. И принесешь мне его шкуру. Или умрешь. А сейчас молчи, твои вопли мешают мне размышлять о судьбах мира, и вообще, я от них теряю аппетит.

С этими словами Хаим ушел в свой шатер и вышел только к полудню. Вчерашние сцены с должником вызвали у разбойной братии различные споры в предвкушении интересного и захватывающего зрелища. Но, тем не менее, никто из них не сомневался, что бедняге суждено умереть…

Лучники заняли свои места – забрались повыше на скалы вокруг всей поляны. Другие воины остались внизу, но разодеты они были как на битву. Бряцая оружием и доспехами, они образовали большой круг. И вот из пещеры вышел дюжий полуголый парень, который, демонстративно играя мышцами, вел на цепи огромного серебряного пса – то ли собаку, то ли и впрямь самого властителя преисподней. Люди Хаима, привыкшие к подобному зрелищу, и то не удержались – забормотали молитвы подателю жизни – Ахура-Мазда и Митре, ибо страшен оказался смиренный демон, и до такой степени, что дальше уже просто некуда…

Пса вывели на середину стоянки. Поводырь наклонился и, под сдавленные вздохи и перешептывания, спокойно снял с него цепь и тотчас спрятался за спинами наблюдателей. А демон не двигался – словно застыл.

Когда это случилось в первый раз, он, исполнившись безумной надежды, сбил с ног своего стражника и рванулся из лагеря Хаима, как ему казалось, быстрее ветра. Но стрелы оказались быстрее. Не успел он опомниться, как несколько стрел обожгли его тело, и его, залитого кровью, привязали на прежнее место, в пещере.

Йонард думал, что умрет, и приветствовал смерть, жалея лишь об одном – что умирает, не отомстив…

Но он поторопился. Раны заживали… как на собаке, и полностью затянулись к вечеру следующего дня. А на рассвете он положил первый камень в здание небывалого могущества и власти разбойничьего главаря Хаима-Лисицы, разорвав в клочья его несостоятельного должника. У него не было другого выхода. Кривая сабля наступала на него спереди, нож полуголого разбойника – сзади, а стрелы Хаимовых лучников дрожали на тетивах со всех сторон.

У него и сейчас не было выхода. Если этот несуразный человек попытается его убить – ему придется отвечать. Но если он не станет драться, если бросит саблю в песок – тогда пусть Хаим и его шайка делают, что хотят. Йонард был воином. Он с детства готовился к суровой доле мужчины – убивать или быть убитым. Он не был образцом благонравия, он повидал всякое, и меч его не раз обагрялся кровью людей, как он смутно подозревал, более достойных жизни, чем он сам. Но убивать безоружного, словно ты гладиатор, на потеху публике он так и не научился. И учиться этому ремеслу считал для себя позорным.

Разбойники зашевелились и расступились, пропуская Хаима. Тот неторопливо и важно проследовал к своему месту и опустился на сложенный вчетверо ковер.

Ах, как хотелось достать его в стремительном прыжке и сжать на горле железные челюсти. Но лучники были настороже, видно, понимали, какие отчаянные мысли бродят в огромной голове серебряного демона.