Таня Гроттер и ботинки кентавра - Дмитрий Емец Страница 52

– Сразу видно, что вы люди неискушенные!А как же новые ощущения, острота впечатлений? Когда шесть дней жрешь один шоколад,ездишь в экипаже и обнимаешь танцовщиц, на седьмой день все это жуткоприедается и хочется чего-нибудь эдакого! Каменоломни, криков, вонючейпохлебки! Чтобы вновь дорожить тем, что имеешь!.. Ясно? А теперь, кто согласен,может подписать договор! Я – ха! – называю его «Абонемент выходного дня врай».

Смахнув со стола несколько тарелок, Чунярешительно выложил на стол пачку бумаг и ржавую иглу, воткнутую в бархатнуюподушечку.

– Никаких лишних формальностей и дурацкойписанины. Все уже сделано за вас. Нужно только поглубже ткнуть в палец иглой идважды коснуться листа – здесь и здесь. Первым прикосновением вы отмечаете, вкакое тело собираетесь переселяться. Сбоя не будет – моя магия верная. Второйотпечаток ставите вот тут, внизу. Это вроде как подпись. Кто первый? Ну!Первому три дня счастливой жизни бонусом!

– Я! Где тут красавчик из гвардии? Этот?Уж я научу его, как надо жить! Я буду день пить, а у него шесть дней башкабудет трещать с похмелья! – Пюн Даль злорадно сгреб пачку бумаг, ткнулсебя иглой в палец и решительно поставил два отпечатка кровью.

Едва кровь впиталась в бумагу, как полыхнулабелая вспышка, и Пюн Даль исчез.

– Договор вступил в силу. Он уже в новомкрасивом теле! Пьет и соблазняет женщин! – сказал Чуня. – Ктоследующий?

– Я! Мне нужно тело полководца, чтобырасквитаться с удмуртом! Берегись, Утюгофф! – Арамис Даун уколол себепалец, подписал договор и тоже исчез.

– Теперь я! – Брутни Жирс взяларжавую иголку и поднесла ее к пальцу, но уколоть не решилась. Иголка дрожала унее в пальцах. Внезапно она подняла голову и увидела Гробулию, стоявшую в тениу стены.

– А эта кобыла откуда здесь взялась?Видать, она из фрейлин! Вот ее тело я хочу! Уж я-то знаю, мужики такихвертлявых любят! – крикнула Брутни Жирс.

– Где, кто? Ну-ка, пустите! Дайтевзглянуть! – Чуня пробился к Гробулии.

Склеппи почувствовала, что его липкий взглядскользнул по ней с головы и до пят.

– А ты как здесь оказалась? Не хочешь липопасть в наш списочек богачей и красавчиков, хорошенькая фрейлина? На тебя,похоже, есть спрос! – слащаво предложил он.

Гробулия нахмурилась. Этот смазливый тип ейкатегорически не нравился. В нем было что-то скользкое. Наверняка и сделка сподвохом.

– В список? Почему бы и нет! Дайте-кавзглянуть, что у вас тут за богачи! – Она уставилась на лист со спискомфамилий, и тут ее осенило. – Одеколони, Жуксон, Жардо! Нечего сказать,первый сорт! Вас всех надули, ребята!

Толпа заволновалась.

– Ты это о чем? Бумаги без обмана! Япроверял! – переполошился Факелт.

– Бумаги-то да! Думаю, договор будетдействительно соблюден… хм… в части каменоломен и плети надсмотрщика. Когда жедойдет дело до оплаты – тут уж обломайся! – хмыкнула Гробулия.

– Что за бред? Что она несет? Эй ты,убирайся отсюда! – взбесился Чуня, решительно шагая к Гробулии.

Но Пруй Дох и Елкис-Палкис загородили емудорогу.

– Нет, погоди, парень! Пусть девчонкаскажет! От слов вреда нет. Говори!

Склеппи пожала плечами:

– А что тут говорить? Сами посмотрите,кого вам подсовывают. Я-то всех при дворе знаю. Муйкл Жуксон, богач и певец –под судом. Пока он щипал только пажей, ему сходило с рук, но как-то онрасслабился и ущипнул самого царя Бэра… Номер второй Бюджит Жардо, фрейлина! Явас умоляю, она еще дедушку теперешнего короля знала ребенком. Дален Одеколони,любимец женщин, давно в параличе… А кто тут у нас хваленый гвардеец? Неужто ПарТосс? О небо! Этот так растолстел, что его не приглашают даже к общему столу,потому что он производит кошмарные звуки… Они небось рады-радешеньки заключитьтакую сделку! Запродали небось все семь дней своей недели и теперь шляются помиру в чужих телах.

– Да я тебе язык вырежу! Бей ее! –взвыл Чуня.

Оттолкнув Елкиса-Палкиса, он рванулся кГробулии, нашаривая на поясе нож. Тактически это был не самый верный и не самыймудрый шаг. Несколько мужчин кинулись на Чуню и сбили его с ног. Агент даже неуспел телепортировать.

– Она говорит неправду! Не верьте ей! Уменя все клиенты первый сорт! – вопил он.

– Ну-ка, детка! Я вижу, ты всех тутзнаешь. Кто самый противный из списка? – спросил у Гробулии здоровенныйПруй Дох.

Гробулия задумалась.

– Пожалуй, этот! Франкер Штейн, бывшийказначей!.. Тридцать лет назад он сильно досадил одному магу, и тот егосглазил. Жутко сглазил. А чтобы заклинание нельзя было отменить, быстро сделалсебе харакири. С этого дня Франкер не может ни стоять на земле, ни плыть поводе, ни лежать, ни видеть огня – ничего. Его сразу начинает жутко корчить, авместо слов он выплевывает пауков. Он покрылся коростой толщиной в палец, деньи ночь сидит на стуле, который подвешен цепями к одной из башен, а еду емуподают на вилах из окна.

– Значит, пауков выплевывает? Это нам всамый раз! – сказал Пруй Дох, сгребая Чуню за шиворот. – А ну дайсюда пальчик, жаба! Не бойся, стерильно! Пятнышко здесь и здесь! Готово, сейчасвпитается! Хорошо работай на каменоломне, парень! И… хорошо отдыхай!

Чуня Дамов взвыл и растаял. Толпа бросиласьрвать его договоры. Пользуясь тем, что про нее забыли, Гробулия Склеппипрошмыгнула мимо застывшего тушканчиком трактирщика, видно, соображавшего, с коговзять деньги за угощение, толкнула дверь и выскочила во двор.

Уже рассветало. Небо серело. В соседнем дворехрипло кричал петух. Вслед за Гробулией во двор выбежала Брутни Жирс, сжимавшаяв пальцах окровавленную иглу.

– Отдай мне свое тело! Умоляю! Я научутебя колдовать! У меня прекрасная метла! – крикнула она.

Спасаясь от разошедшейся ведьмы, Склеппипоспешно перемахнула через забор и, петляя в переулках, кинулась бежать. Вскорезапыхавшаяся Брутни Жирс отстала. Отсидевшись в зарослях у старого забора,Склеппи дождалась полудня, когда в воротах начиналась давка и стражники немогли за всеми уследить, и выскользнула из города, на всякий случай натянувпростенькую маскировочную личину.

В Пламмельбурге ей было делать явно нечего.Держась подальше от дорог, по которым наверняка рыскали царские шпионы, Склеппиполями вышла к лесу. Здесь на речном берегу она заснула под ветвями старойракиты.

Проснулась уже на закате от жуткой боли,пронзившей ей запястье. Браслет так накалился, что почти пылал. На нежной кожеглубоко отпечатались буквы: