Внучка берендеева. Летняя практика - Екатерина Лесина Страница 51

— Не захотела.

— Да сядь уже… не маячь.

Села.

Но в отдалении.

И этак осторожно, будто опасаясь, что Еська передумает. Этак кошка сидит, привыкшая, что хозяин в нее и сапогом, и чем иным кинуть способный.

— Почему сразу не рассказала?

— Я… не знала… как ты и…

Она вздохнула. То есть не доверяла. И винить ее не за что, потому как доверия Еська не заслужил.

— Что ж, спасибо, что не пырнула.

— Я не убийца, — сказала она жестко. — В тот раз… просто получилось.

Спорить Еська не стал. Кто он таков, чтобы судить. Вдалеке завыли волки, и так громко, что Щучка вздрогнула.

— Не бойся, не тронут.

— Здесь… все иначе. В городе понятно… в городе я не заблужусь, а тут… куда ни глянь — все одно… деревья и кусты. Кусты и деревья.

Еська кивнул.

Он прекрасно понимал, о чем она говорит. И сам, впервые в лесу оказавшись, растерялся. Казалось-то, что ничего сложного. Деревья. Кусты. Трава. Из зверья — волки, от которых легко на том же дереве спастись. А вышел за ограду поместья и… вроде шел-шел все время по прямой дороженьке, весь умаялся, а вышел вновь же к поместью, правда, с другой стороны. Там-то его и встретили.

— Отец не простил бы ослушания, но ему недолго осталось. И я решила пересидеть у… знакомых одних.

— Подвели?

Она дернула узким плечом и помрачнела.

— Отец седмицу уже как… и у меня дар… читала кое-что… мне сонную травку в суп кинули… а я… я многие травы на вкус умею различать. С отцом за столом сиживала… он учил. — Она говорила, старательно не глядя на Еську, будто и не ему рассказывала, но просто так.

И это тоже понятно.

Если кому-то, то выходит, будто ты на судьбинушку свою жалуешься. А жалобщиков на улицах крепко не любят. А вот просто так… бывает.

— Я и подумала, что это… не просто так… я легла, будто сплю… и послушала… а они… спорили… продать меня хотели… Звяг сказал, что родителям мужа моего… надо… они хорошо отсыплют… что рады будут… а в дурном доме ничего не дадут. Рожа кривая. И с норовом я.

Еська плечом повел.

Что сказать?

Там, на улицах, верить можно не всякому.

— Я ему жизнь спасла. Отец гневался, а я заступилась… и потом еще попросила… не отца, другого человека, который в ученики взял… и он мне был обязан…

Только забыл про это с легкостью. Или даже с радостью. Быть благодарным кому-то — тяжкий труд, не всяк с ним справится.

— Дверь заперли. Но мне что дверь… я умею… кое-что умею… вот и ушла… думала к тебе вернуться, но… в доме эти две… нелюди… и ждали еще… отец призвал.

Она шею потерла, прикрывая ладонью вспухший шрам.

— Злился крепко за самоуправство… но после сказал, что к лучшему… и он всегда слово данное держит. Велел отнести тебе.

Щучка вытащила из-под полы грязный пакет, запечатанный красным сургучом с оттиском крысиной лапы.

— Вот. — Щучка вновь дернулась, когда волки завыли, и на сей раз они явно ближе подошли. Этак если и дальше тут стоять, то и повстречаться можно. А выяснять, есть ли у волчьей стаи свой к людям интерес, Еська не собирался.

— Потом. — Он взял женушку за руку. — Идем.

— Куда?

— Туда. — Еська указал на заросли лещины, в гриве которой вот-вот должны были появиться зеленые шарики орехов. — Или у тебя другие планы?

Понурилась.

Нет у нее других планов. Она вообще слабо представляет себе, как жить дальше. И верно. Без защиты отыщут старые приятели, не столько, чтобы за свои выдуманные обиды отомстить, хотя и этаких найдется не один десяток, сколько желая угодить новому властелину подземелий. А уж тот наглую девку, надо полагать, не пощадит.

— Идем.

— Я… — Она потрогала щеку, на которой набрякло алым цветом клеймо. — Меня… там…

— И там, и тут… пойдем. С братьями познакомлю. Амулет сняли?

Кивнула.

— Слушай! — Еська ее просто поднял и подивился, что легка она. И вправду истощала на свободных-то харчах, этакую не то что волк — ворона утянет. — Их тебе бояться незачем. Они хорошие… местами…

Егор точно про клеймо молчать не станет.

Скривится.

И выплюнет сквозь зубы едкое словечко, а то и два, от которых Щучку в краску кинет. А у Еськи руки зачешутся в морду боярину дать. Емелька встрянет, утешая… и гнев вытянет. Рядом с ним гневаться не выходило никогда. Евстя промолчит, но выразительно, в кои-то веки с Егором согласный.

Ерема…

Еремы больше нет.

— Как ты меня нашла-то? — Девку упрямую он на плечо закинул, а та лишь пискнула сдавленно, но вырываться — уже за это спасибо — не стала.

— Так ведь обряд…

— Какой?

— Свадебный. Или уже позабыл?

Вот язык бы ей покороче, глядишь, и морда была б целой… ладно, с языком аль нет, но не волкам же ее бросать. Еще потравятся.

— Мы кровь мешали… и пробовали…

— Ну?

— Так ведь… мне как-то книга одна попалась, там писано было, что если ты чьей-то крови испробовал, то потом эту кровь можешь почуять хоть за версту, хоть за десять… хоть за сто…

Интересная, должно быть, книга.

— И я попробовала… сначала общее направление взяла, а потом… с Шаличей за вами шла… на броду оторвалась. Я с тобой хотела переговорить, а ты все время при людях… и амулет мой… работать перестал. Без него, сам понимаешь, показываться кому-то… ты опусти, я сама пойду. И сбегать не стану больше.

Вздохнула и добавила:

— Некуда мне.

Может, оно и так, да только, пока на плече лежит, Еське поспокойней будет…

Марьяна Ивановна сидела на завалинке, петлю с петлей перекидываючи. Пальцы у ней паучьи. Глаза холодные.

— И куда ж это вы, детоньки, хаживали? — спросила она голосочком ласковым-преласковым.

— Туда, — ответил Арей и на улицу указал.

Мол, домов премножество, выбирай любой, который по нраву.

Марьяна Ивановна только головой покачала с укоризной. Мол, могли б и прямо ответить, а не юлить.

— А вам не сказывали, что гулять поодиночке небезопасно?

— Так мы не поодиночке, — возразил Арей. И я кивнула. — Вдвойгу мы. Стало быть, безопасно. Ну, как тут вовсе безопасно быть могет.

— Шуткуешь все… гляди, дошуткуешься… а невестушка твоя сбегла.

Арей на меня глянул.

Нет, я не сбегла.

Стою вот.