Оловянная принцесса - Филип Пулман Страница 51

Но потом из туннеля появились основные силы охраны, с винтовками, и студентам пришлось бежать. Тут-то они и обнаружили, что Джима тоже схватили, и тяжелое чувство разгрома и вины овладело растрепанными остатками отряда, возвратившегося под сень университетских аллей.

На следующее утро, когда они проснулись, город уже кишел самыми противоречивыми слухами. Кучки народа стихийно собирались там и сям, обсуждая новости, стараясь найти что-нибудь в газетах, послушно сдвигаясь в сторону на требования полиции не скапливаться. Говорили, что королева заболела, что ее в закрытом экипаже отвезли в замок, что в столицу введены солдаты из нойштадтского гарнизона, что в центре началась было шумная демонстрация, но ее разогнали, что биржа закрылась, что вскоре ожидается из дворца бюллетень о состоянии здоровья королевы. Карл с товарищами, знавшие больше других, лихорадочно жаждали узнать о том, что пока еще было им неизвестно. В частности, они собирались расспросить лодочников, не заметили ли они чего-нибудь, вынесенного из притока в реку, ибо у всех перед глазами стояла картина лодки, уносимой в темноту вместе с беспомощной испанкой. Какой бы она ни была преступницей и убийцей, но погибнуть, как крыса, в какой-то черной дыре было чересчур страшно, а в том, что она погибла, никто из них не сомневался. Но все их расспросы на реке ни к чему не привели, так что им пришлось уныло возвратиться в свою штаб-квартиру в кафе «Флорестан». Город вокруг продолжал кипеть всевозможными страхами, сомнениями и домыслами.

Когда свет за окошком стал меркнуть, приготовления Джима были окончены. Охранник заглядывал дважды в течение дня: один раз, чтобы принести поднос с едой, и второй раз, чтобы его забрать; каждый раз он заставал Джима простертым на своем матрасе в явной апатии. Джим между тем съел весь жирный, полухолодный гуляш и вареники, которые ему принесли, чтобы набраться сил. Он нарочно старательно разыгрывал сонливость и отчаяние, а сам внимательно изучал режим и распорядок действий охранника. И весь день он старательно распускал свой шерстяной свитер.

Дело оказалось нелегким, свитер был сплетен плотно, нитка тонкая и скользкая, а свет в камере тусклый. Закончив работу, он обнаружил, что дрожит от холода, зато в его владении оказались восемь мотков прочной шерстяной нити. Оставалось найти ей применение.

Тихонько насвистывая, он выбрал самую длинную и крепкую щепку от разломанной кровати. Она оканчивалась острым концом. Джим намотал с другой стороны шерсть, так чтобы получилась удобная рукоять: теперь у него был кинжал.

Потом он повернулся к стене камеры, еще раньше он заметил в ней пару плохо державшихся камней. Используя уже другую щепку, он вытащил один из них и, покопавшись в отверстии, принялся выковыривать более мелкие камни. Ему пришлось вынуть, наверное, две пригоршни гальки, прежде чем он нашел подходящий голыш: гладкий, величиной с гусиное яйцо, увесистый. Остальные камушки он засунул в матрас, а большой камень приладил на прежнее место в стене.

Далее после нескольких неудачных попыток ему удалось оплести свой голыш маленькой сетью, к которой он прикрепил сплетенную из многих перекрученных нитей рукоятку с петлей. Теперь у него с руки свисало оружие, достаточно тяжелое, чтобы вышибить дух из лошади, если только точно прицелиться. Он испробовал его на матрасе и упражнялся до тех пор, пока рука не привыкла к весу и норову этого самодельного кистеня.

Итак, теперь у него было два оружия. К тому времени, как он закончил, смерклось; он замерз и хотел пить. Вряд ли они намеревались уморить его голодом, раз уж не попытались сделать это раньше. Ужин должен прибыть в свое время. Джим подумал даже, не стоит ли привлечь внимание сторожей стуком и криком, но решил, что это может встревожить их; нет, лучше уж не нарушать впечатление упадка и безволия. «Подожди», — велел он себе и, встряхнув кишащий блохами матрас, засунул кинжал себе в носок, свернулся, как кот, в клубок и безмятежно задремал.

Аделаида поправила огонек небольшой керосиновой лампы, которую им внесли, и повернулась к Бекки:

— Ну что, ты сделала эти фигурки?

— Почти.

Соображая, чем бы получше занять ее величество, чтоб ее не хватил удар от всех волнений, Бекки надумала предложить ей партию в шахматы. Шахматную доску нарисовали прямо на полу, с фигурами дело обстояло сложнее. Бекки смастерила кое-какие фигурки из кусочков бумаги и обрывков материи с оборок ветхих занавесей. Работа была нелегкая, она даже сломала ноготь, натирая пешки сажей камина, — ту половину пешек, которые должны были стать черными.

— Нужны ленточки с бахромой, чтобы сделать королей с королевами. У меня хватило только на две фигуры, нужно достать еще на две. Может быть, застрелить охрану и сбегать домой за ленточками? — сострила Бекки.

— Если говорить о стрельбе, то стрелять я готова. Но только не в охрану. Она делает то, что ей приказали. Я знаю, кого бы я застрелила первым… А где же офицеры?

— Какие офицеры?

— Ну конечно! Ты забыла сделать офицеров. Пусти-ка, я попробую.

Заткнув за уши мешающие пряди волос, Аделаида опустилась на колени и принялась мастерить фигурки. Бекки подошла к окну. Было уже почти темно, но внизу во дворе что-то происходило. Из боковой двери вышла команда солдат с фонарем. Она безразлично наблюдала, как они очистили от снега участок двора у дальней стены. Двое выкопали там маленькую яму, а четверо других притащили большой и крепкий столб и прислонили его стене. И вдруг до Бекки с тошнотворной ясностью дошел смысл этих приготовлений. Она торопливо отвернулась от окна, чтобы отвлечь внимание Аделаиды и ни в коем случае не позволить ей выглянуть наружу.

— Ну, как идут дела? — спросила она с наигранной оживленностью.

— Офицеров я сделала, — ответила Аделаида. — Их можно узнать по таким маленьким штучкам на головах. А где наш пистолет? — Она встала и взяла в руки Беккин саквояжик. — Тяжелый, правда? Сколько в нем пуль, ты знаешь? Шесть… Жаль, что с нами нет мисс Локхарт. Уж она бы не сплоховала на нашем месте!

— Она бы не сплоховала… — Бекки тяжело вздохнула.

Она вспомнила о матери, и перед ее глазами сразу возникла картина: знакомая уютная гостиная с выцветшими обоями, стол с мамиными красками в ярком круге от абажура, горячая булочка на длинной вилке, бабушка, улыбающаяся в своем кресле, проказник Том, мурлычущий у камина… Все это представилось ей так живо, что она невольно шмыгнула носом и вздохнула.

— Хныкать бесполезно, — резко сказала Аделаида, снова поворачиваясь к сумке с пистолетом. — Соберись с духом. Я не плакала… знаешь, как долго? Даже вспомнить трудно. Кажется, в последний раз это было у миссис Катлетт на Шепард-Маркет. Это было, когда… — Аделаида не знала, как лучше выразиться. — Она нашла меня на улице, когда я буквально подыхала с голоду. Привела в дом, накормила, вымыла… Я сначала не понимала, для чего. Потом поняла. Вот тогда я и расплакалась, осознав, до чего докатилась. Рыдала на этих проклятых шелковых простынях… Только я могла бы скатиться и ниже, если бы не старая Бесси Катлетт. Мне еще повезло, что я попала к ней. О, эта была такая пройдоха! Она знала всех герцогов и графов, умела угодить, умела услужить. И нас этому учила. Натаскивала. Держала в чистоте и в холе. Раз в месяц нас обязательно осматривал доктор. Одна наша девушка, моя подружка, заразилась. Но Бесси не привыкла тратить денег на лекарства и на докторов. К чему возиться с одной бездельницей, когда на улице десятки, сотни других девушек. Так что бедняжку Этель просто выкинули вон. Я часто думала, что с ней случилось. Может быть, она выправилась и нашла себе какого-нибудь приличного парня… Хотя их так чертовски мало попадается, приличных-то…