Час перед рассветом - Анастасия Сычёва Страница 5

В очередной раз ситуация изменилась, когда мне было тринадцать лет. Я хорошо помню тот день — мы с сестрами сидели в комнате и вышивали, вместе с нами находилась леди Алина со своими фрейлинами. Маделин, старшая фрейлина, сравнила мою работу с работой Нади и стала громко расхваливать сводную сестру. Остальные с удовольствием слушали, леди Алина никогда не препятствовала таким сценам. И именно тогда мое терпение впервые лопнуло. Нет, я не закричала и, как мне казалось, не сделала вообще ничего. Но внезапно вышивка в руках Нади вспыхнула ослепительным белым пламенем, заставив всех присутствующих вскрикнуть и вскочить на ноги. Надя выронила пяльцы из рук, но на пол опустилось лишь несколько хлопьев пепла. За секунду «Гнев Донера» — так назвали этот вид огня за невероятную способность к разрушению — уничтожил работу, над которой Надя трудилась больше месяца. Едва вышивка догорела, пламя исчезло так же внезапно, как и появилось. На несколько долгих секунд в комнате повисла гнетущая тишина. Никто не смел даже шелохнуться, ожидая реакции королевы. Признаться, она меня удивила. Не смея поднять глаз, я была готова к гневным крикам и неминуемому наказанию, но вместо этого леди Алина тихо спросила:

— Зачем ты это сделала?

— Случайно, — выдавила я из себя, понимая, что она все равно мне не поверит. — Я не хотела этого.

Она молчала. Тогда я осторожно подняла голову. Мачеха смотрела на меня с непонятным выражением на лице, так, будто впервые увидела. В ее глазах кроме растерянности было еще что-то, и я довольно быстро догадалась что.

Страх.

Оглядевшись, я поняла, что точно так же на меня смотрели все присутствующие — и фрейлины, и Фредерика, и Надя, которая при этом едва сдерживала слезы. Я не знала, что с ними происходит, но отчетливо осознала, что наказывать меня сегодня не будут, и выбежала из комнаты.

Потом Мариус объяснил мне, в чем дело. Обычные люди всегда боялись магов и предпочитали не связываться с ними, поскольку маг может наслать на человека множество проклятий. Маги — совершенно обособленное сословие, которое по могуществу можно сравнить с королями. Даже выше — ни один король не позволит себе неуважительно говорить с магом. Маги, даже слабые, намного превосходят в возможностях простых людей, и, если человек рискнул вызвать неудовольствие мага, ему может очень сильно не поздоровиться. В тот день леди Алина впервые осознала, что ее падчерица, которой она не давала житья ни минуты, тоже маг, причем сильный. И этот самый маг может оказаться злопамятным и однажды отыграться за все свои детские обиды.

О случившемся доложили отцу, он с Мариусом посовещался и решил, что меня стоит приобщить к государственной деятельности. Если я и в самом деле в будущем могу стать сильным магом, то надо заранее подготовить меня к тому, что однажды я сменю Мариуса на его посту придворного мага. Так что больше я не проводила свои дни, вышивая или музицируя на разных музыкальных инструментах. У меня практически не осталось времени на чтение или прогулки по дворцовому парку. Отныне моим обучением занялись вплотную и готовили так, будто я была наследницей трона. Теперь многие занятия у нас со Стефаном были совместными — языки других народов, история, дипломатия, гербология. Вдобавок продолжались мои уроки магии, и свободного времени практически не было. Я почти не видела ни леди Алину, ни сестер. А когда видела, они все держались со мной подчеркнуто вежливо. Не было больше насмешек и издевательств, было только холодное молчание, но поначалу меня радовало и оно. Жить сразу стало намного проще.

Проще — да. Легче — ни капельки.

Уже повзрослев, я поняла, что леди Алина вовсе не была ко мне равнодушна. Нет, по какой-то причине она терпеть меня не могла и до случая с вышивкой не пыталась скрывать истинного чувства. Но теперь она его не демонстрировала. Она вообще вела себя так, будто меня не существует. Изредка леди Алина делала мне замечания по поводу моего внешнего вида, когда я была одета не так, как подобает принцессе, или по поводу моей осанки или манер… Но на этом все, другие темы со мной она больше не затрагивала.

Не знаю, что именно так раздражало ее во мне. В детстве я всегда старалась выполнять все требования и делать так, чтобы она была довольна. Пыталась соответствовать ее представлению о том, какой должна быть настоящая принцесса — кстати, представление об этом у нее было правильное. Но у меня ничего не получалось. А ведь они пятеро — отец, мачеха, Стефан и девочки — были настоящей семьей! Отец действительно любил их всех, сыном очень гордился, супругу просто на руках готов был носить… Леди Алина отвечала мужу взаимностью и очень его уважала. Но лично я никогда не вписывалась в их мир, возможно, именно поэтому и окружающие считали меня изгоем. Чем старше я становилась, тем больше это проявлялось и было заметно во всем. Даже внешне я очень сильно отличалась от своей семьи. Отец, статный красавец с широким разворотом плеч, до сих пор пользующийся успехом у придворных дам; его жена — невероятно красивая хрупкая женщина, выглядевшая моложе своих лет. Оба блондины, и их дети были похожи на них — все светловолосые и голубоглазые. Надя и Фредерика, когда подросли, вдруг расцвели, и сейчас были гордостью семьи. Леди Алина очень гордилась ими, а у ног этих обворожительных девушек сейчас были все молодые аристократы, бывавшие при дворе. И рядом с ними я — очень высокая, ростом с отца, худая, с гривой темных кудрявых волос, обрамляющих бледное лицо. Единственное, что мне нравилось в собственной внешности, — это темно-зеленые глаза с глубоким оттенком. Только, скажите мне на милость, ну кто эти глаза будет рассматривать? «Жердь» — так меня теперь называли за глаза. Раньше была «кляча», а теперь «жердь». Впрочем, меня награждали и более обидными прозвищами.

Со временем я перестала искать чьего-либо одобрения. Мне стало все равно, что подумают обо мне мачеха, сестры, брат, придворные. Единственными людьми, чьим мнением я дорожила, были учитель и отец. С тех пор как мне исполнилось семнадцать, меня стали допускать на советы отца с министрами, я стала постепенно вникать в дела страны и начала активно в них участвовать. Политика помогла мне ощутить себя нужной, она была делом, требовавшим моего постоянного внимания. Мы сблизились с отцом, он уважал меня и прислушивался к моему мнению. Во внешнюю политику я почти не вмешивалась и предпочитала заниматься внутренней. Много ездила по Валенсии, общалась с самыми разными людьми, решала какие-то вопросы… Постоянная привычка сохранять на лице маску невозмутимости не добавляла мне популярности, и к своим двадцати трем годам я снискала славу холодной расчетливой интриганки и равнодушной стервы. В чем-то это было правдой — опасения мачехи насчет моей злопамятности оказались обоснованными.

Я больше никому ничего не прощала. Ни насмешек, ни ехидных взглядов, ни шепотков за спиной. Когда мне удавалось установить, кто именно сказал что-то нелицеприятное о моей персоне, я мстила быстро и безжалостно, била по самому больному месту. Больше всего мне запомнился случай, когда при дворе обсуждали помолвку герцога Арлинского с дочерью графа Давера. Во дворец за королевским благословением прибыли будущие виновники торжества и мать невесты, графиня Лиона, бывшая фрейлина леди Алины. Лиона была невероятно счастлива из-за помолвки, поскольку не каждой удается выдать свою дочь за герцога. Леди Алина охотно дала свое согласие на этот брак, и все сложилось бы для графини замечательно, если бы она не слишком громко прошептала слово «незаконнорожденная», когда я попалась ей на глаза. Я это услышала и все решила очень быстро. У графини Лионы ушло полгода, чтобы организовать этот брак, у меня же — ровно пятнадцать минут, чтобы его расстроить.