Час перед рассветом - Анастасия Сычёва Страница 4

— Корделия, выпрями спину! Ты похожа на сгорбленную клячу!

От резкого окрика я вздрагиваю, торопливо распрямляюсь и сажусь так, словно кол проглотила. Из последних сил стараюсь не втягивать голову в плечи и достойно встретить холодный взгляд мачехи. Но леди Алина, кажется, остается довольна увиденным, потому что молча проходит мимо меня, величественно кивает фрейлине, оставленной следить за нами, и покидает классную комнату. Ее нарядное платье со шлейфом тихо шелестит по полу. Я провожаю ее с тоской в душе, потому что знаю — сейчас начнется самое неприятное.

— Сгорбленная кляча! Мама сказала, что ты — сгорбленная кляча! — наперебой шепчут Надя и Фредерика, опасаясь говорить громко, чтобы не вызвать гнев фрейлины, и давятся смехом. — Кляча! Кляча!

Отвечать нельзя. Если я как-нибудь обзову их в ответ, они немедленно нажалуются леди Алине, и тогда жди беды. Мачеха превратит мою жизнь в ад на неделю точно, если не больше, и ей никто не помешает. Поэтому я крепко стискиваю зубы, зажмуриваюсь, чтобы взять себя в руки, и молча возвращаюсь к свитку с упражнениями по всеобщему языку. Сестры некоторое время еще продолжают веселиться, но, видя, что я не отвечаю, постепенно успокаиваются. Мне пришлось проглотить очередную обиду, но зато я избежала порции оскорблений и насмешек со стороны леди Алины.

С тех пор прошло одиннадцать лет. Почему-то именно это воспоминание сохранилось очень отчетливо, хотя подобных ситуаций в моей жизни были десятки, но эта «кляча» преследует меня до сих пор.

Тем не менее я не могу сказать, что мачеха всегда ругала только меня. Нет, доставалось, конечно, нам всем троим, и даже иногда Стефану. Леди Алина всегда была очень щепетильна во всем, что касалось правил поведения и чести нашей семьи. Когда кто-то из нас троих — Фредерики, Нади и меня — «выбивался» из образа принцессы Валенсии, наша королева немедленно обращала на это внимание, и часто в довольно резкой форме. Но все же была разница между тем, как она отчитывала девочек, и тем, что говорила мне. Почему-то меня всегда пыталась унизить, заставить почувствовать себя совершенным ничтожеством. Хотя она никогда не поднимала на меня руку, но в своих оскорблениях была предельно избирательна — королева не может позволить себе ругаться, словно рыночная торговка — однако от этого ее слова не становились менее обидными. Я научилась терпеть это и никак не отвечать. Да и кто мог бы заступиться за двенадцатилетнего ребенка? Отцу точно не могло быть до этого дела, а моего сводного брата — наследного принца — мои проблемы нисколько не интересовали.

Я всегда точно знала, что леди Алина меня не любит. Долгое время я росла в уверенности, что просто нисколько ее не интересую. Ее можно было понять — мы не были родственниками, и она имела полное право не питать ко мне теплых чувств. Вдобавок, когда я была маленькой, мое положение во дворце было не слишком прочным. Дело в том, что мой отец не был женат на моей матери. Мне плохо известны подробности их отношений — леди Алина объявила эту тему запретной. Я знала эту историю только в общих чертах. Моя мать была знатного происхождения и двадцать четыре года назад жила при дворе. Мой отец — тогда еще не король, а только принц — без памяти влюбился в нее, и она поначалу отвечала ему взаимностью. Не знаю, чем ей в итоге не угодил наследный принц, но через какое-то время мать покинула Дион. А еще через десять месяцев, когда отец уже стал королем Дарием II, в дворцовые ворота постучала бывшая горничная моей матери. На руках она держала девочку, которой от роду исполнился всего месяц. Когда первый шок у отца прошел, он посмотрел на младенца повнимательнее, видимо, сделал какие-то выводы и признал меня. Вроде бы потому, что я очень похожа внешне на свою мать. Точно сказать не могу, поскольку никогда ее не видела. Та женщина, которая меня принесла, осталась со мной в качестве няньки, и с тех пор Агата была единственным человеком во всем дворце, которому я действительно была нужна. Когда я подросла, пыталась расспрашивать ее о матери, но она либо отшучивалась, либо отмалчивалась, и со временем все мои попытки узнать что-либо о родительнице прекратились. Я быстро смирилась с тем, что матери у меня нет, хотя до сих пор не могу простить ей то, что она от меня отказалась.

Отец женился на леди Алине, когда мне было полтора года. Она была первой красавицей двора и давно стремилась к этому браку. С самого начала ей не нравилось мое постоянное присутствие во дворце, и, по рассказам Агаты, она пыталась склонить короля к мысли, что внебрачному ребенку, пусть и королевскому, в Дионе делать нечего. Кажется, она предлагала отправить меня в одну из дальних валенсийских провинций в монастырь богини Эйр. Отец был склонен прислушиваться к ее мнению, и я была невероятно близка к тому, чтобы покинуть столицу раз и навсегда.

Меня спасла магия. Та самая магия, которая так редко встречается в Валенсии.

У меня очень рано обнаружился магический дар. Архимаг Мариус, проверив мои способности, поведал ошарашенному королю, что его дочь в будущем может стать очень сильной магичкой. Он, Мариус, лично возьмется обучать меня, поскольку глупо оставлять такой мощный потенциал нераскрытым.

Это все решило. У нас в стране довольно мало людей, владеющих тайнами магии, а сильным магом можно было назвать только одного Мариуса. Никто больше не смел ставить под сомнение мой титул, хотя шепотки за спиной преследовали меня постоянно. За последующие годы у меня появились единокровные по отцу брат и две сестры, но отношение королевы ко мне не изменилось. Леди Алине пришлось смириться с моим присутствием, но она не упускала случая чем-нибудь уколоть свою падчерицу. С отцом я общалась мало, и близких людей у меня было всего двое — няня Агата и учитель Мариус. Я оказалась способной, трудолюбивой ученицей, и, будь моя воля, вообще не покидала бы лабораторию архимага. Там не было ни насмехающейся мачехи, ни дразнящих меня сестер, и только там я ощущала себя человеком. Благодаря своему магическому дару и упорству, с которым его развивала, я чувствовала себя ничем не хуже их.