Семь чудес и ключи времени - Питер Леранжис Страница 5

– А-а-а-а-а! – Я резко дернулся и тут же горько об этом пожалел. По ощущениям было похоже, что мой затылок с треском распахнулся, так что я даже испугался, как бы мои мозги сейчас не выпали из головы.

Я лежал лицом вниз. Простыня подо мной была насквозь пропитана потом, я попытался приподняться на руках, но тут же рухнул назад на матрас, а из моей груди вырвался громкий стон.

Что со мной?

Определенно дело было в моем затылке. Я боялся шевелиться и даже думать. Так и лежал, уткнувшись лицом во влажную подушку и судорожно хватая ртом воздух. Постепенно боль начала отступать. Неподвижность помогла.

«Все нормально. Ты просто слишком резко пошевелился. Вдох… Выдох…»

Я попытался мыслить позитивно. Последнее, что осталось в памяти, была доктор Флуд, в спешке выбегающая из палаты, чтобы оповестить операционную. Значит, мне сделали операцию. Что ж, это многое объясняло. Конвульсий больше не было, как и сонливости и галлюцинаций. Дурман тоже спал. Ко мне вернулся голос. Я мог двигаться, и зрение вновь стало ясным. Другими словами, операция прошла успешно, а нынешняя боль вызвана послеоперационным периодом. Вот и все. Когда год назад отцу сделали операцию на спине, он не вставал двое суток. Мне просто нужно ждать выздоровления. Необходимо настроиться на лучшее.

А ведь операция – это отличная причина пропустить тест по математике, вдруг подумалось мне.

Я глубоко вздохнул. Интересно, они вылечили это? Хоть я и не знал пока, что именно со мной было не так.

Через несколько секунд любопытство взяло верх, и я повернул голову. Похоже, они поместили меня в какое-то другое больничное крыло. Не говоря уж о пижамных штанах и белой футболке поло. В отличие от предыдущей, в этой палате было тихо. Никаких сигналов, голосов или уличного шума. Все вокруг заливал приглушенный предрассветный свет. Стены были выкрашены в голубоватый, может, бирюзовый оттенок. Деревянный пол сверкал.

– Кто-нибудь…

Мой хрип едва ли можно было различить. Интересно, где я? И как долго я здесь нахожусь?

Я ощутил дуновение ветерка, освежающего и соленого.

«Соленого?»

Подвинувшись, я заметил открытое окно. В мерцающем серебристом небе почти полная луна была едва различима. Лишь однажды я видел небо подобного оттенка, в тот самый день, когда умерла мама. Тогда мы с папой не ложились всю ночь и вместе встретили рассвет.

Было тепло, хотя во время несчастного случая на мне была куртка.

Я припомнил слова доктора: «Очень редкий набор симптомов». Пациентов с редкими наборами симптомов иногда помещают в специализированные клиники с нужными врачами и оборудованием. Похоже, я попал куда-то в Калифорнию или на Гавайи.

Футах в десяти была закрытая дверь. С особой предосторожностью я перевернулся на спину и сел. Затылок напоминал место столкновения Джона Генри [1]и Тора [2]. Какое-то время я посидел, глубоко дыша, затем встал.

Маленькими шажками я направился к двери. Чувствовал себя почти нормально, во всяком случае, пока не пытался слишком сильно крутить головой. Опершись о косяк, я толкнул дверь, за которой открылся длинный коридор.

Пахнуло новостройкой, особой смесью запахов опилок и пластика. По полу коридора мимо нескольких закрытых дверей вился ковер. На его конце на стуле сидел громко сопящий санитар. Спиной он откинулся на стену, а носом практически упирался себе в грудь. У него были широкие плечи и острые скулы. Надвинутая на глаза кепка, форма и ботинки на толстой подошве. На поясе висела кобура с пистолетом.

Что же это за больница, где санитары вооружены?

Будить его показалось делом рискованным. Я шагнул назад в палату. Нужно позвонить папе. Вдруг он все еще в самолете, а что, если он вообще не в курсе, где я? Как долго я был без сознания? Сколько прошло времени с тех пор, как я уснул, будучи еще в Индиане?

Медленно я вернулся к кровати. Кто-то оставил на тумбочке мой рюкзак и одежду, не забыв аккуратно ее сложить. Пошарив по карманам джинсов в поисках мобильного телефона, я обнаружил, что его нет. В рюкзаке его тоже не оказалось.

Зато там было зеркальце, подарок маме на день рождения.

Я вытащил его. Мамина улыбка с фото будто разорвала обступившую меня темноту. На другом конце комнаты в открытой двери ванной я заметил собственное, немного расплывчатое отражение в большом зеркале. Мне вдруг очень захотелось узнать, как там на самом деле поживает мой затылок.

Добравшись до ванной, я включил свет.

Я едва узнал паренька, взглянувшего на меня из зеркала над раковиной. По бледности я мог соперничать с призраком, не говоря уж о гладко выбритой голове. Тогда же я впервые заметил монограмму на своей футболке: «ИК».

Повернувшись, я поднял зеркальце так, чтобы увидеть затылок. Белые волосы сбрили вместе с остальными. Но от макушки почти до самой шеи кто-то черным маркером вывел аккуратную перевернутую латинскую букву «V», именно в том месте, где раньше были белые пряди. Бинт шел прямо по нижней черной кромке, чуть выше шеи. Я попробовал его размотать, но стало очень больно. Под ним явно скрывались швы. Причем незажившие.

– Какого…

Зеркальце выскользнуло из руки и боком упало на пол. Стекло тут же треснуло, как и рамка, и по ее задней стороне, прямо по центру, пробежала трещина, разделившая четырехлетнего меня и пока еще живую на снимке маму.

Я потянулся за ним, когда услышал щелчок за спиной. Развернувшись, я увидел в дверном проеме человеческую фигуру. Парень ростом около шести футов. Он шагнул в палату и закрыл за собой дверь.