Мефодий Буслаев. Ожерелье дриады - Дмитрий Емец Страница 49

– И свет тоже. Если ты долго и настойчиво просишь усвета, допустим, выносливость и сильные ноги, будь готов, что однажды тебяпереселят в квартиру на двадцатом этаже в доме, где никогда не работает лифт.Вынужденный спускаться-подниматься по десять раз в день, ты приобретешь ивыносливость, и стальные икры… Правда, как ты уже понял, придется побегать.

Цыкнув мелким плевком в пространство, Чимоданов высказался,что от света он другого и не ожидал. Надувательство на надувательстве. Странно,что Даф вообще призналась, как работает ее шарашкина контора.

– А если у мрака попросить? Ну, пускай те женоги? – деловито уточнил он.

– Если у мрака, то сильные ноги ты, возможно, получишьсразу, но не исключено, что они будут: а) отрезаны у мертвеца; б) не мужскиеноги, а женские; в) недели через три ты умрешь от рака или попадешь подтрактор. В общем, халявы тоже не будет, поверь мне, – сказала Даф.

Услышав заветное слово «халява», Чимоданов дернулся, поняв,что светлая подглядела его мысли. Родному мраку он доверял даже меньше, чемразведенная теща-москвичка новоявленному зятю, с которым дочь познакомилась тридня назад в поезде «Москва – Жмеринка».

– Я ничего не подписывал! В смысле никаких договоров! Иэйдос мой у меня! – быстро произнес он.

– Не подписывал? Ну-ну. А если тебе бандит денег дастбез расписки, отдавать надо или нет? – поинтересовалась Дафна.

Петруччо ухмыльнулся, но как-то невесело.

– Бандита всегда могут хлопнуть, – сказал онмечтательно. – Так что, думаешь, у света мне ничего урвать не получится?

– С таким подходом едва ли. Да и потом, при рождениикаждый человек уже одаривается светом, – продолжала Даф, вспоминая курсобщей теории мироздания. – Получает билет в жизнь в виде определенныхспособностей, здоровья, внешности – всего, что ему полезно.

Слово «полезно» Чимоданову категорически не понравилось.

– Значит, если я некрасив, мне это полезно? –возроптал он и тотчас прикусил язык, поняв, что брякнул лишнее. Сам сдал своютайну со всеми потрохами.

– Значит, полезно, – отрезала Даф, не видя причинутешать Чимоданова, утверждая, что у него симпатичная челка или потрясающебелый зуб на нижней челюсти, приятно отличающийся от прочих.

Понимая, что огорчила человека, она посмотрела на скисшегоПетруччо и добавила:

– Кроме того, если человек некрасив, ему наверняка даночто-то другое. Обделенных нет. Сильное тело, или ум, или восприимчивое сердце,или яркий талант. Не факт, что Пушкин стал бы Пушкиным, будь он конфетнымкрасавчиком. Скорее всего, нашел бы себе занятие поинтереснее поэзии. Принцип:«У тебя сегодня был слишком счастливый день! Ты зазнаешься! Получи, пожалуйста,лопатой в нос и отрезвись!» – действует всегда и для всех.

Услышав про лопату, Чимоданов понимающе ухмыльнулся. Такойрасклад он понимал.

– Самое трудное понять, что все, что делается, включаяболь, которую приходится переносить, – происходит с искренним желаниемпомочь. В интересах самого человека… – Дафна невольно оглянулась назеленую палатку, в которой Меф спал здоровейшим в мире сном водноготуриста. – Или в интересах стража… – грустно добавила она, зная, чтоЧимоданов все равно не поймет.

«Скоро тебе предстоит выбор. Или разлука, или…» – отчетливосказал ей внутренний голос. Ладонь, порезанная мечом, налилась тяжестью,заныла, и Даф принялась неосознанно тереть ее. О Петруччо она почти забыла.Думала о себе. Вот поучала про «получи лопатой и отрезвись!», а ведь это и кней самой относилось. Увязла в суете, в мелких ошибках, саможалении, залипла внеправильной, земной любви, перестала летать, испачкала и затемнила крылья – ивот приговор: «получи лопатой и отрезвись!»

Чимоданов, успевший заново раскочегарить костерчик,разглядывал Дафну.

– Чего ты руку так держишь? Копеечку тебе дать? –спросил он.

Дафна опустила глаза и осознала, что больную ладонь она,правда, держит так, словно просит милостыню. «Так мне и надо!» – подумала она.

– Обойдусь! Ну все, пока! – сказала онаЧимоданову.

Даф вернулась в палатку и успела еще увидеть нелепый сон. Ейприснилось, что Троил кухонным ножом вырезает из желудка у вопящего человекаотравленную конфету, а рядом стоит горбун Лигул и охает: «Смотри гад какой!Всего тебя истерзал! И кто из нас после этого добро?»

На рассвете, когда все было еще серым и неразличимым, в лесубудто выключателем щелкнули. Ток жизни пробежал по проводам, и в разных местахпочти без интервала включились птичьи голоса. Ожила и заплескала река. В камышеударила щука, и мелкая рыба, спасаясь от нее, стала выпрыгивать из воды. Надполяной тяжело пролетела большая птица. Неуклюже опустилась на землю и тяжело,полубоком, запрыгала в кустарник.

Чимоданов удивился. Он по городской наивности считал, что ухищных птиц нет дел на земле и они все больше реют в небесах, а если иобрушиваются, то обязательно стремглав, складывая крылья.

Заря потерла оранжевые ладони и коснулась лесных вершин.Сосны зажглись, охваченные мягким живительным огнем. Засияла золотая полоса нареке. В муромском лесу объявилось деловитое и бодрое утро. Казалось, оно шагаетнад землей по воздуху, согревая и пробуждая лес солнечным дыханием.

Часов в десять, когда утро давно прошествовало дальше покруглому глобусу, уступив место дню, Улита выбралась из палатки и, распрямляязатекшую спину, произнесла, с тоской адресуясь в пространство:

– Охо-хох! Старость не радость!

На берегу она обнаружила задремавшего десять минут назадПетруччо и, подкравшись к нему, гаркнула в ухо:

– Эй ты! А ну подъем!!! Ненавижу сонь и лентяев! Мужчинадолжен быть бодр и свеж с шести утра, чтобы успеть убить мамонта и насобиратьстраусиных яиц на утренний омлет!

– Я тебя удушу! – простонал Чимоданов. Веки онподнимал, как Вий, – руками.

Ведьма поморщилась.

– Фуй! «Удушу!» Какое скучное и мелкое желание!Скатывайтесь дальше, молодой человек! Успешной вам деградации!

Потеряв к Чимоданову интерес, она принялась ходить по лагерюи, разрабатывая охрипшие за ночь связки, петь:

– Подъем-подъем! Кто спит – того убьем!

После сотого повтора упомянутой кричалки послышалсянервозный звук «молнии». Из крайней палатки высунулся опухший от сна Корнелий.

– О, первые ценители моего вокального дарования! –обрадовалась Улита. – Ну, и где они?

– Кто? – простонал связной.