Темные объятия - Шеррилин Кеньон Страница 48

Он прикрыл глаза. По щекам его струились слезы.

— Я не смогу жить без тебя, Нин. Не смогу!

— Ты должен жить, Спейрр. Ты нужен нашему народу. Нужен Сиаре.

— Но мне нужна ты!

Она подняла на него огромные, полные страха глаза.

— Я боюсь, Спейрр. Не хочу умирать. Боюсь остаться одна, без тебя. Мне так холодно...

— Я тебя согрею!

Как безумный, он укрывал ее все новыми мехами, растирал ей руки. Если ей будет тепло, — может быть, она останется с ним... может быть...

Только бы ей было тепло...

— Почему так темно? — слабеющим голосом спрашивала Нинья. — Так скоро... Нет, не хочу! Я хочу остаться с тобой... хоть ненадолго... пожалуйста...

— Я здесь, любовь моя. Здесь, рядом с тобой. Я тебя не отпущу.

Она попыталась снова погладить его по щеке, но уронила руку. На подушку скатилась единственная слеза.

— Прости, что я была тебе плохой женой, Спейрр. Прости, что не дала тебе счастья, которого ты заслуживаешь.

Ответить он не успел — она содрогнулась в последний раз и затихла.

В гневе и в отчаянии Тейлон запрокинул голову, и из груди его вырвался яростный боевой клич.

— За что?! — ревел он, обращаясь к небесам. — Будь ты проклят, Камул, за что?! Я провинился перед тобой, — так почему ты не убил меня?

Боги, разумеется, молчали. Даже Морриган покинула его, оставив сражаться с болью в одиночестве.

«— С какой стати боги станут помогать отродью шлюхи, недостойному даже лизать сапоги пригородных мужей?

— Взгляни на него, король Айдиаг! Он слаб и хил, как и его отец. Из него ничего не выйдет. Зачем нам кормить его и одевать? Убьем, как щенка, — иного он не заслуживает!»

Голоса из прошлого хлестали его невидимым кнутом, растравляя и без того невыносимые раны.

Но был там и другой голос — детский голосок Ниньи, в тот день, когда он спас ее от разъяренного гусака...

«— Ты принц?

— Я— никто, — ответил он.

— Нет, я знаю, ты принц! Только благородный воин станет спасать простую крестьянку от страшного гуся!»

Только с ней он чувствовал себя добрым и благородным.

Только с ней ему хотелось жить.

Как могла драгоценная Нин его покинуть?

Долгие часы сидел он, содрогаясь от рыданий, над телами жены и сына. Снаружи ярко светило солнце, но в душе его царил непроглядный мрак. Родные жены стучали в дверь, просили впустить их, позволить приготовить мертвых к погребению. Тейлон молчал.

Он никому их не отдаст.

Со дня первой встречи они с Ниньей не разлучались больше чем на несколько часов.

Ее любовь и дружба вели его сквозь мрак. Она давала ему силы. Она была лучшей частью его самого.

— Что же мне делать, Нин? — шептал он, уткнувшись в ее холодеющую щеку. — Что же мне теперь делать?

Он остался один. Совсем один.

На следующий день он похоронил ее и сына в лощине, где они играли детьми. И сейчас, стоило прикрыть глаза, — он видел перед собой ее сияющее, разрумянившееся личико, слышал звонкий смех. Вот она, незаметно подкравшись к нему, засовывает за шиворот снежок — и с радостным визгом пускается наутек, а он — за ней в погоню...

Она обожала снег. Больше всего любила, запрокинув голову, ловить ртом снежинки. Пушистые белые звездочки таяли у нее на лбу, сверкали в косах...

Было что-то извращенно-жестокое в том, что она умерла в день снегопада. В день, когда должна была радоваться жизни.

Тейлон на миг задумался о том, как хорошо было бы жить на юге, в теплых странах, где не бывает снега. Теперь снежные зимы всегда будут напоминать ему об умершей возлюбленной.

О боги, почему она его покинула?

Стоя на коленях в снегу, Тейлон стонал и рычал от бессильной ярости. В сердце его не осталось ничего, кроме бесконечного горя.

В свежей могиле перед ним лежала, прижимая к груди мертвого сына, его прекрасная жена. Он не смог ее защитить, не смог согреть. Не смог взять за руку и повести туда, куда она захочет...

Узкая девичья рука легла ему на плечо.

Обернувшись, он увидел нежное личико сестры. Сиара? Давно ли она здесь?

— Я с тобой, Спейрр! Я тебя никогда не оставлю.

Не вставая с колен, Тейлон обнял ноги сестры и зарыдал. Она — единственное, что у него осталось. Ради нее он готов сразиться с самими богами.

Нинью он защитить не смог, но защитит Сиару.

Любому, кто попробует ее обидеть, придется иметь дело с ним...

Тейлон проснулся перед самым закатом — и сразу же почувствовал, что он просыпается один.

Никогда прежде он об этом не задумывался. Но сейчас...

Такой тоски, такой безнадежности он не ощущал уже много столетий. С той самой ночи, когда Ашерон научил его прятать свои чувства глубоко в подсознании.

Но сегодня пустота и одиночество его жизни давили ему на грудь, мешали дышать.

Пока, вдохнув, он не ощутил в кровати и у себя на коже странный аромат.

Пачули и скипидар.

Саншайн!

При мысли о ней — яркой, горячей, отважно идущей по жизни, — его лицо вмиг разгладилось.

Однако, перевернувшись на другой бок, он обнаружил, что ее нет рядом.

Тейлон нахмурился.

— Саншайн!

Оглянувшись вокруг, он не увидел ее в доме.

— Отстань от меня, ты, ползучая пара туфель!

Голос раздался из-за двери. Тейлон удивленно поднял бровь, хотел встать, но не успел — дверь растворилась, и в дом влетела очень сердитая Саншайн. По пятам за ней следовала Бет с мольбертом в зубах.

— Отдай мольберт, животное! Не смей ковырять в зубах моими кистями!

Тейлон почувствовал, как невольно расплывается в улыбке.

— Бет! — окликнул он крокодилицу. — Ты что это делаешь?

Бет открыла пасть, и Саншайн тут же выхватила свой мольберт. Крокодилица повернулась к Тейлону и издала долгое протяжное шипение, стуча хвостом по земле и недовольно скосив на гостью круглый желтый глаз.

— Она говорит, что загнала тебя домой, потому что скоро сядет солнце, а в темное время суток кто-нибудь может тобой поужинать, — перевел он.

— Скажи этому болотному чудовищу, что я и без нее собиралась домой, так что совершенно незачем... Ой! Я что, и вправду разговариваю с крокодилом?

— Все нормально, — ухмыльнулся Тейлон. — Я с крокодилами каждый день разговариваю.

— Да, но... не обижайся, но ты все-таки немного странный.