Песня чудовищ - Анастасия Андрианова Страница 48

– Отец умер, – вдруг произнёс Домир глухим голосом. Слова сорвались с его губ нетерпеливо, будто он больше был не в силах держать их при себе.

Нежата и Ивлад остановились.

– Как это произошло? – спросила Нежата.

– На пиру. Увидел девоптицу и… умер. Вся знать присягнула Ружану.

Ивлад стоял, стиснув челюсти, а Нежата на миг прикрыла глаза рукой. Вот как, значит. Вовремя они сбежали из темницы. Ружан бы не стал спрашивать, готова ли она выйти за Военега: сам нацепил бы на неё свадебный наряд. А может, нашёл бы ей другого мужа, познатнее.

Нежата не почувствовала скорби из-за вести о смерти отца. Она давно оплакала Радима – сперва когда осознала, что болезнь рано или поздно сгубит его и день ото дня ему будет становиться только хуже. Второй раз – в тот день, когда он признался, что обещал отдать ребёнка своей давней любовнице. С тех пор царь стал для Нежаты не более чем выжившим из ума стариком – когда-то близким, но теперь навсегда потерянным.

Ивлад медленно осел на колени. Наст под ним хрустнул и провалился. Уставившись пустыми глазами перед собой, он произнёс:

– Я так спешил к нему… Выходит, даже не попрощался.

– Хотя бы он перед смертью увидел девоптицу, – сухо сказала Нежата и положила руки на плечи Ивлада. – Не горюй, Золоточек. Мы все знали, что ему недолго осталось. И все понимали, что быть царём Ружану. Хоть я и надеялась, что тебе удастся…

– Ружан бы убил меня, даже если бы отец заставил бояр принести мне присягу. Он уже пытался меня убить. А Домир, – Ивлад указал вытянутым пальцем на брата, – Домир смотрел и даже не пытался его отговорить!

Нежата обернулась:

– Это правда?

Домир мелко закивал. Его губы дрожали, глаза наполнились влагой. Он тоже упал на колени, и Нежата протяжно выдохнула, глядя на братьев.

– П-правда. Всё правда. Ивлад, прости меня! Я не мог… Просто не мог… Иначе он бы меня тоже… – Домир пополз в сторону Ивлада, но тот вскочил на ноги, стряхнул липкий снег с коленей и крикнул:

– Не приближайся ко мне! Я делал вид, что тебя нет с нами, что ты не скачешь на моём коне, но ты мне противен! Ты ещё хуже Ружана. Ты хуже нас всех.

Домир растерянно замер. Не плакал, лишь кривил рот. Нежата развела руками: ну и как теперь говорить про клятву покойного царя? Даже ничем не разрядишь обстановку.

– Я была о тебе лучшего мнения, – сказала она Домиру. – Но кто из нас не струсил бы? Ивлад, наверное, со временем ты сможешь его понять.

– Я могу его понять, – рыкнул Ивлад. – Но простить – нет. Ни его, ни Ружана. У меня больше нет старших братьев. Только сестра.

– Это тоже неплохо, – поддержала Нежата. – Но мы не бросим Домира, потому что мы лучше его. Он поедет с тобой, Ивлад, хочешь ты того или нет.

Ивлад отмахнулся и решительно зашагал прочь из рощицы.

– Стой же! А мой разговор?

Нежата догнала его и дёрнула за рукав.

– Что ещё? У тебя тоже дурные новости? Вы не можете меня оставить в покое с моей скорбью?

– Погорюешь потом, – отрезала Нежата. – Ты всё равно не разговариваешь с Домиром, а ехать еще долго. Я вот что должна сказать. Ивлад, ты не можешь идти в Серебряный лес. Хочешь проводить птиц – замечательно, но не приближайся к лесу. Прошу тебя.

Ивлад остановился. Голубые глаза недоверчиво всматривались в лицо сестры, светлые брови то хмурились, то ползли вверх. Нежате захотелось прижать его к груди: таким растерянным он выглядел, совсем как ребёнок.

– Почему?

– Потому что отец, – слова давались с трудом, будто горло перехватило морозом, – сказал мне, что пообещал отдать тебя девоптицам.

– Меня… что?

– Он принёс клятву. У него была любовь с девоптицей. То перо над кроватью – последний подарок от любовницы. – Нежата рассказывала и чувствовала, как от гнева начинает пылать лицо. – Перед расставанием он пообещал ей отдать в Серебряный лес последнего из детей, которого ему родит наша мама. Ты представляешь, он ещё так мерзко рассуждал: «Старшего сына жалко, второго тоже, а вот дочка – в самый раз».

– Так и сказал?

– Так и сказал.

Они замолчали, с вызовом сощурившись друг на друга. Первой не выдержала Нежата: отец мёртв, а его слова до сих пор скребутся в груди, вонзаются между рёбрами тонкими лезвиями. Перед глазами всё помутнело, она всхлипнула и уткнулась в плечо Ивлада. Брат прижался к ней, громко шмыгая носом.

– Что будет, если я туда войду?

– Вероятно, не сможешь выбраться.

– Тогда не буду.

– Ты умница, Золоточек.

Они постояли так ещё немного. Мимо них, с хрустом ступая по насту, прошёл Домир, не вымолвив ни слова.

– Спасибо, что рассказала. – Ивлад отстранился, вытирая глаза рукавом. – Тогда нам нужно будет думать, что делать, когда этот путь закончится.

– Вьюга поможет, – уверенно ответила Нежата. – Пойдём к нему.

* * *

Служанка отвела Михле в приготовленные для неё покои и рассказала, когда её можно звать, а когда за Михле будут приходить сами. Служанка ей понравилась: маленькая, кругленькая, с румяными щеками и курносым носом, но вот разговаривала она будто сквозь зубы и косилась на новую госпожу с явным неодобрением. Михле судорожно перебирала в голове: за какие такие заслуги её успели невзлюбить? Но осадила себя: полюбить пока тоже не за что.

– При дворе только царевна баловалась колдовством, – произнесла служанка, после того как хорошенько взбила подушки и отодвинула полог кровати, приготовив всё ко сну. – Теперь её нет. И никто не знает, куда воевода с наследником её дели.

Михле присела на краешек кровати, чем вызвала возмущение служанки: та сморщила нос, будто невежество гостьи её оскорбило.

– Почему вы думаете, что виноваты воевода и наследник?

– А то как же. Все говорили, что воевода её держит у себя в тереме. Меня к ней не пускали, как я ни просилась. Боялись, что устрою побег. Дали ей новых девочек в услужение, я таких даже во дворце ни разу не видела. А они такие дикие оказались, как куницы. У меня не получилось ничего у них узнать.

– Так воевода же. А не наследник.

Служанка шмыгнула носом и фыркнула одновременно, а потом украдкой вытерла нос тыльной стороной кисти. Михле скрыла ухмылку: сама-то не лучше её, неотёсанной стрейвинки, впервые оказавшейся в таких богатых покоях.

– Ружан Радимович – вот кто точно трясётся от ярости, хоть краем уха услыхав о колдунах. Сестра ему давно была как кость в горле.

– Он не трясётся от ярости… – протянула Михле.

Служанка, наплевав на приличия, вздохнула и тоже села на кровать, напротив Михле.

– Сколько раз вы с ним говорили? Два, я угадала? А я прислуживаю Нежате Радимовне с тринадцати лет. Уже почти девять лет служу. И Ружана Радимовича вижу каждый день. Он совсем переменился после той битвы. Одичал, стал злым, совсем как его борзые. И с тех пор имеет зуб и на Стрейвин, и на каждого колдуна, а в особенности – на Вьюгу со Штормом. Это они тогда командовали вьюжными и штормовыми. Теперь, когда царём станет, наверняка начнёт войну. А зачем ему вы во дворце…. – служанка окинула недоумевающим взглядом Михле, не оставив без внимания ни рыжие кудри, ни маленькие белые руки, ни простецкое платье, – ума не приложу.