Пелко и волки - Мария Семенова Страница 48

Рыба что-то не торопилась к наживке: видать, Дражко своимстуком и криком всю распугал. Я сидел нахохлившись и думал о Жизномире и о том,почему мне тогда не захотелось к нему подходить. А ещё о своём хозяине Добрыне,которому Дражко сулился на меня наговорить. Пускай говорит!.. Почему-то я былуверен, что усмарь меня не накажет. А и накажет, невелика беда. Я не обозлюсь.

Отчего так? Кажется, только что хозяина купившего ненавидел,с Олавом треклятым вровне держал. А теперь вот уже и не молчал с ним целымиднями, как прежде. Пошутит Добрыня – и я с ним посмеюсь.

Вот только шутил мой усмарь день ото дня всё реже…

А что: не про меня ли сказал тогда князь Рюрик – этот будетсвободным?! Я те слова в памяти зарубил накрепко. Взойдёт ещё день, и я сяду сними за тот дружинный стол. И будет сам князь на меня посматривать ласково игордо. Как отец на хороброго сына. Потому что я стану воином и меча подаренногоне обесчещу – по рукоять умою в нечистой урманской крови. Зарок крепкий дамсмертью убивать их в бою и, пока жив буду, ни одного из этого племени непощажу!..

Но только с Жизномиром рядом я не сяду. И хотя бы он семьстрел мне вытащил, а не одну.

– Ой, – негромко сказал голос Дражка у меня заспиной.

Я нехотя оглянулся посмотреть, что ещё у прихвостня тамприключилось, – да так и вскочил. Мальчишка-варяг стоял согнувшись дугой идвумя руками дёргал лесу. Но одолеть не мог: та натягивалась струной и всё нижепригибала его к лунке. Вот ведь добыча попалась! Того гляди, самого рыбака непустит домой.

Я вырос на реке. Я живо оказался подле него, перенял лесу,намотал на кулак. И тут же почувствовал на том конце угрюмую, упругую силу,узнал вес поджарого пятнистого тела, ощутил его ярость и страх. Щука! Такойзверь Дражку и впрямь был не по силёнкам. Я принялся водить рыбину, топодтягивая, то распуская лесу. Слабины не давал: мигом вывернет матёрая крючокиз губы, да и поминай как звали. Лесу же не порвёт: ладные были волосья вхвостах дружинных коней…

А щуку нанесло лихую! Скоро я взмок от борьбы и волнения,обида ведь упустить такую красавицу, да перед Дражком, да с его крючка. Взялсяза гуж, так не срамись, не говори, что не дюж! Однако наконец хищница усталавыдирать у меня лесу. Притомилась, запросила передышки. Тут-то я и подвёл еёпод самую лунку, и, заваливаясь всем телом, обеими руками рванул вверх!

Болотным влажным блеском полыхнула на зимнем солнцепятнистая живая струя! И бешено забилась на льду, то свиваясь тугим кольцом, товновь распрямляясь. В беззвучном крике раскрывалась длинная розовая пасть, ивидно было, что крючок вправду чуть прихватил её за губу – здесь, на льду, оннемедленно выпал, и на нём всё ещё держалась изуродованная тушка живца.

Я выдернул нож: приколоть. И тут Дражко вдруг ястребом пална добычу, хватая вертящуюся скользкую рыбину под алые жабры:

– Не тронь, ты!.. Моя щука! Моя!.. Отойди!..

Я сперва и не понял толком, в чём дело. А смекнул – и сампочувствовал, как словно бы полегчало, подобралось всё тело, только к кулакамбудто прилипло по камню-булыжнику. Эх, носом бы тебя, Дражко, да об лёд!.. Неведаю, как устоял. Плюнул в прорубь. Поднял свою удочку, ногой отодрал ото льдаокушков – с мясом, – и без оглядки зашагал к береговому обрыву.

Человеку в ярости всё кажется враждебным; встало бы надороге бессловесное дерево – кажется, снёс бы неповинное одним кулаком да ипереступил через пенёк. Встретился бы ладожанин разговорчивый – запустил бысловом ранящим, а то и в драку нешуточную полез! Почти взобравшись наверх, яоглянулся. Прихвостень урманский отплясывал вокруг щуки на свой варяжский лад.Никак, верно, налюбоваться не мог. Ладно, натопчется досыта и поволокётзубастую домой. Что скажет, щенок, если спросят, сам ли добыл, сам ли вынул изводы?

Тут я увидел, как Дражко подвернул ногу и с маху шлёпнулсяна лёд. Суетливо приподнялся, встал, даже рукой махнул – ничего, мол,пустяки! – и свалился опять.

Ну, плясун, подумалось мне. Вывихнул поди. А не то сломал!

Но подумал я об этом не сразу, а мгновением попозже. Когдауспел уже кинуть и удочку и окушков и пуститься к нему. Подумал и сам себеподивился: да с чего бы?.. И посреди очередного прыжка уже решил былоостановиться, но не остановился, продолжал бежать. Потом подумал ещё: а ведьвскочит сейчас, змеёныш, да как расхохочется, натянув нос дурню… Добро же.Глотать ему тогда ту щуку, да не с головы, а с хвоста!

Но Дражко не вскочил. Приподнялся на локтях, испуганнопоглядел на меня, отмерявшего саженные скачки, и жалко позвал:

– Твёрд!.. Помоги!..

А смотри-ка – подкатила нужда, так и речи ласковые завёл, иимя припомнил… Я был уже рядом. Я без лишней болтовни наклонился посмотреть егоногу. Правая ступня, точно, выскочила из сустава. Впредь наука: плясать пляши,а под ноги смотреть не забывай! Сапожок надо было бы разрезать, но я пожалелдобрую меховую обувку – небось, Добрыня же и тачал. Потихоньку, осторожно, япотянул сапожок с ноги. Учись, терпи, не всё пряники жевать, бывает и солоно!Дражко вздрогнул, побелел лицом и заплакал. Малец всё-таки. Щеня глупое…

– Не скули! – сказал я ему. – Не девка! Твойотец кормщиком был!

Он унялся. Молчал всё то время, пока я стаскивал с негосапог. И только раз взвыл в голос – это когда я крепко взял в руку его ступню идёрнул, ставя её на место.

Идти сам он, конечно, не смог, а кликать на помощь былопо-прежнему некого. Что тут делать? Я взвалил его себе на спину и понёс. Думал,Дражко закричит взять и щуку, но он и не пискнул. Лезть вверх по круче былонелегко, трижды я падал на колени, съезжал далеко вниз. Дражко ничего,помалкивал себе, только знай сопел мне в ухо, крепко обняв за шею… Всё-таки явыбрался с ним на берег, и тут нас приметил шедший мимо гридень из княжьих.Мигом вернулся, схватил у меня Дражка, бегом в крепость с ним побежал… Тожемне, покалеченного нашёл!

Отдышавшись, я вернулся забрать добро. Постоял над щукой, иневесть с чего мне стало её жаль.