Ищейка - Вирджиния Бокер Страница 47

Я смотрю на него, пытаясь понять, к какому именно виду относится этот оживший мертвец. Седьмой сын седьмого сына, относительно безобидный? Или его подняло из гроба колдовство, и он опасен лишь тому, на кого натравит поднявший его некромант? Или это про́клятая нежить, закопанная в неосвященной земле и потому опасная для всех? Не знаю. На взгляд это трудно определить.

Вот что на взгляд определить легко – что такого привлекательного парня, живого или мертвого, я до сих пор не видела. Яркие синие глаза, порочная усмешка, светлые патлатые волосы до подбородка. Выглядит он лет на восемнадцать, но с тем же успехом ему может быть и сто восемнадцать. Обычно мертвецы одеваются так, как в породившую их эпоху, но этот одет слишком просто: черные штаны, черная рубашка, длинный черный плащ, под ним – пара изрядно потрепанных сапог.

– Это Элизабет, – говорит Файфер.

– Рад познакомиться, милая! – говорит Шуйлер, протягивая мне руку, но я ее не беру. Мертвецы многое могут сказать о человеке с одного прикосновения. Они в этом подобны ясновидцам, но еще хуже, потому что одно прикосновение к мертвецу дает ему доступ к твоим мыслям и чувствам – навсегда. А я точно знаю, что он увидит в ту секунду, как меня коснется.

И Файфер знает.

– Ну давай, Элизабет. Пожми ему руку.

Глаза ее горят жаждой увидеть это.

Проклятие.

Я протягиваю руку:

– Очень приятно.

Он смыкает пальцы на моей руке. Я чувствую его невероятную силу даже в этом легком осторожном пожатии.

– Все друзья Файфер – мои…

Он осекается, прищуривается, глядя мне в глаза, мельком косится на живот.

Он знает.

Я непроизвольно делаю шаг назад. Как он поступит? Нападет? Мне от него защититься нечем. Ни шпаги, ни ножа – хотя они бы его даже не поцарапали. Недавно созданную нежить можно убить солью, но чем дольше мертвец существует, тем он менее подвержен разрушению. А этот, судя по его силе, топчет землю далеко не первый год. Он мог бы выдрать мне горло и разорвать на части прежде, чем я бы успела пикнуть.

Но он не вырывает мне руку из сустава, а подается ближе, всматривается в глаза. Я вижу, как сменяют друг друга выражения его лица. Он хмурится, поднимает брови, поджимает губы, качает головой. Как будто на моих глазах кто-то читает книгу – перед тем как порвать ее в клочья.

Наконец он отпускает меня и поворачивается к Файфер.

– Хочешь, чтобы я ее убил?

– К сожалению, нет. Она мне нужна.

– Вот как? – Он улыбается ей сладкой-пресладкой улыбкой. – Ой, расскажи!

Она рассказывает обо всем: о проклятии Николаса, о пророчестве, о скрижали. Как нас ловил Калеб у Веды, как искали нас стражники по дороге к Гумберту. Про предмет, который мы надеемся найти на празднике. Шуйлер еще минуту молчит, потом спрашивает:

– Если не хочешь, чтобы я ее убивал, зачем меня звала?

Несколько ошарашенная, Файфер отвечает:

– Что значит – зачем? Мы же всегда ходим на этот праздник вместе!

– Насколько я помню, в последний раз ты сказала, что лучше будешь лизать яд со стульчака, чем куда-нибудь пойдешь со мной.

– Насколько я помню, ты уверял, что переменился, – парирует Файфер. – Или про это ты тоже соврал?

– Ты же знаешь, любимая, что для меня существуешь лишь ты одна.

Файфер закатывает глаза:

– Ладно, но есть еще кое-что. Джон был против нашего участия в празднестве, так что мне необходимо вернуться к рассвету. И даже задолго до рассвета…

– Тогда лучше поспешить, – говорит Шуйлер и вспрыгивает на подоконник легко и быстро, будто птица. Тут же перелетает за край, проливается вниз, в темноту, подобно ртути.

Я оборачиваюсь к Файфер.

– Мертвец? – спрашиваю я. – Зачем ты вызвала мертвеца?

– Ты же слышала, – отвечает она. – Мы всегда на этот праздник ходим вместе. Кроме того, вдвоем с тобой я никуда не пойду. Он мне нужен, чтобы от тебя защитить.

– Защитить от меня? – повторяю я. – Это все равно что просить волка защитить тебя от мыши.

– Ты решаешься называть себя мышью?

– Ой, да брось! Я хочу сказать, что он опасен. Он вполне может мне руку оторвать только за то, что я опущу ее в карман.

– Если так, то старайся держать руки на виду.

Я испускаю раздраженный стон.

– Я не собираюсь болтаться тут до утра, – заявляет снаружи Шуйлер.

В его голосе слышится нотка веселья – наверняка слышал каждое наше слово. Чертова нежить. И эта чертова Файфер здорово подгадила, вызвав его.

Она хватает с пола сумку и закидывает на плечо. Потом поворачивается ко мне, и глаза ее злобно блестят.

– То, что я беру тебя с собой на праздник, не значит, что я переменила мнение о тебе.

– И в чем же оно состоит?

– В том, что лучше бы тебе сдохнуть, – отвечает она ровным голосом. – На дыбе, на виселице, на костре – ты все это вполне заслужила. И ручаюсь, никто по тебе не заплачет.

Я вздрагиваю – и от ненависти в ее словах, и от их горькой правды.

– Но пока ты не нашла для Николаса ту скрижаль, лучше оставайся живой. И на меня в ближайшие несколько часов ложится тяжесть сохранения тебя в этом состоянии. Поэтому там, на празднике, держись ко мне поближе. Будь приветливой, но много не болтай. Ни о магии, ни о проклятиях, ни, ради бога, об ищейках. Ни слова про Николаса, ни слова про его болезнь. Гумберта не упоминай, и Джона, кстати, или Джорджа.

– Может, мне вообще лучше рот зашить, – бурчу я.

– И что бы ты ни делала, держись подальше от других мертвецов. От Шуйлера-то я могу тебя защитить, но ты же видела, как он тебя сразу раскусил. Узнай тебя еще кто-нибудь, не знаю, чем дело кончится.

Зато я знаю. Видела однажды, что сотворили с охотником, который решил в одиночку взять трех мертвецов. Разорвали по суставам и выпотрошили так, что хоронить нечего было.

– Боишься? – ухмыляется Файфер.

– И не мечтай. Отойди с дороги.

Я протискиваюсь к окну, перелезаю через подоконник – в платье трудно – и смотрю вниз. Там стоит Шуйлер и улыбается.

– Прыгай, мышка! Этот волк тебя не съест.

Я хмурюсь, Шуйлер смеется. И я прыгаю. С глухим стуком приземляюсь точно в объятия Шуйлера. Он пристально смотрит на меня перед тем, как поставить на ноги.

– А ты не такая тяжелая, как кажется, правда?

Не знаю, что он имеет в виду, но времени соображать нету. Он ставит меня на ноги и ловит Файфер, без колебаний прыгнувшую из окна. И мы втроем идем по обширным владениям Гумберта на свет огней нимф.