Мир в хорошие руки - Татьяна Русуберг Страница 47

От костерка, весело поглощавшего сухие водоросли, шло приятное тепло. Динеш, стянув сапоги, развалился на полу пещеры и вытянул ноги к огню, блаженно шевеля пальцами. Нам пришлось изрядно полазать по скалам, прежде чем мы нашли место, способное дать укрытие от глаз исуркхов. По плану Ла Керта здесь мы должны были дождаться темноты и под ее покровом отправиться за Машурой. Вампир рассчитывал, что сможет установить ее местонахождение с помощью магии.

На его слово я полагался: все-таки вэазар только что перетащил нас в мир Запада живыми и невредимыми – даже одежда и оружие, которое мы нашли в шатре стефов, были в полной сохранности. Путешествие по Оси отличалось от полета с Ветром Времени настолько же, насколько реальность перехода не походила на мои фантазии о нем. Почему-то я представлял себе Ось полой колонной или шахтой лифта, которую маги стефов прятали за одной из многочисленных занавесок в своем шатре. На деле же Ла Керт просто очертил посохом круг на ковре, устилавшем пол вампирьего жилища. Пропыленный ворс вспыхнул первоначальными яркими цветами там, где его коснулась магия. Вэазар начал читать заклинания на том же грубом, шипящем языке, какой я уже слышал из уст стефов и самого Ла Керта.

Воздух в центре круга загустел и с натугой шел в легкие. Внутри меня бушевал пожар, я исходил потом изо всех пор и плавился, как свечка. Мысль о том, что вампир, возможно, решил просто избавиться от нас таким изощренным способом, озарила Динеша одновременно со мной. Я прочел ужас в его глазах – тот же ужас, что заставил бешено колотиться мое сердце. И тут это случилось. Саттардец стал прозрачным. Сквозь его призрачное тело я увидел стефов, во главе с ассистентом Диего врывающихся в шатер, разевая пасти в беззвучном крике. Один из вечных мечей ткнулся в район живота, пронзая насквозь… пустоту. Ибо я уже плыл против течения в непроницаемом черном потоке, круглый и чуть вытянутый к концу, как капля, пытающаяся подняться к истоку реки, которая когда-то дала ей жизнь. Все мысли, воспоминания и ощущения исчезли, кроме одного – желания пробиться, во что бы то ни стало двигаться дальше, вверх, вверх, несмотря на тянущую книзу тяжесть, несмотря на свинцовую боль…

Я вынырнул на поверхность и тут же сгруппировался. Это было очень кстати – переход вынес нас на скалы, жесткие и покрытые мелкими камушками, больно впивающимися во все места. Я активно задышал, наслаждаясь тем, что воздух снова свободно наполняет грудь, да еще и пряно пахнет нагретыми солнцем травами. Динеш блевал с обрыва – сказывалось отсутствие опыта. Ла Керт всматривался в небо и гладкую водную поверхность, простиравшуюся под нами. Каиса, остров исуркхов, оказался скоплением скал, брошенных в Моррэй – гигантское, местами заболоченное озеро, покрывавшее эту грань Запада. К счастью, наше появление прошло незамеченным, по крайней мере, никаких черно-белых крыльев в небесах не обнаружилось. Зато я выяснил, что небо нового для меня мира полыхает красивейшими закатно-розовыми тонами, хотя, по словам нашего проводника, до захода солнца оставалось еще несколько часов.

Теперь Ла Керт копошился в укрытом полумраком конце пещеры, откуда подозрительно почавкивало и похрустывало. Я старался не обращать внимания на звуки: вампир ужинал пойманными им летучими мышами. Местный панк предварительно спросил, не возражают ли ди-существа, если он очистит нашу трапезу от крови не совсем обычным образом. Я просто кивнул – аппетита у меня все равно не было, по крайней мере такого, чтобы мышей лопать. Динеш же согласился только при условии, что Ла Керт проведет свою процедуру как можно дальше от наших глаз.

Я чуть отодвинулся от костра: ноги саттардца после целого дня в сапогах пахли отнюдь не розами. Тянуло в сон: длинный, полный событиями день и путешествие между мирами совершенно меня вымотали. Я знал, что надо отдохнуть, что нам, скорее всего, предстоит ночной переход, а может, и что похуже, но сомкнуть веки боялся. Как только глаза закрывались, перед ними начинал снова и снова прокручиваться один и тот же фильм: красный дождь падает на бледное запрокинутое личико незнакомой девочки, бьется в судорогах в алой луже ее мать, белки меж мокрыми ресницами чуть поблескивают, неподвижные, как перламутр в глубине мертвой раковины…

Я смотрел в огонь, наблюдая за языками пламени и полетом искр под потолок пещеры, где заклинание Ла Керта заставляло их исчезать вместе с дымом. Я надеялся, что понимание того, чему я стал свидетелем, придет, что меня озарит, так же как вспышки огня освещали порой даже самые темные закоулки пещеры; события выстроятся в причинно-следственную цепь, и все обретет смысл. Но этого не происходило. Я пытался думать о чем-то другом, кроме алого дождя, алых луж, тел в них… Наконец, мне это удалось. Мысли поменяли цвет и начали кружить вокруг кошки – толстой белой кошки с черными пятнами.

Это случилось тем единственным летом, которое я провел вместе с Вовкой в Толмачево. Мне было девять, родители разводились. Мама приняла приглашение Вовкиной бабушки и с тяжелым сердцем сбыла меня с рук. Именно бабушка предложила нам утопить соседскую Маруську. Кошка раздражала ее всем: пятнами, делавшими животное похожим на фарфоровую копилку, коротким, утолщавшимся к заду корпусом, морковкообразным куцим хвостом, плодовитостью и наглым флиртом с окрестными котами, непонятно по какой причине западавшими на эдакую уродину. Решающим преступлением, определившим Маруськину судьбу, стало ее обыкновение проводить свадьбы в саду Ксении Петровны и котиться в сарайчике у веранды.

Предварительная разведка показала, что ничего не подозревающая соседка Валентина Андреевна отправилась по магазинам. Приманить Маруську на кусок колбасы и накрыть ведром не составляло труда. Добавив в посудину обломков кирпичей и завязав все тряпкой, мы задами отправились к речке. На пути меня распирало от гордости и бурлящей радости: я выполнял важное поручение и впервые обладал тайной, связавшей меня одновременно с лучшим другом и со взрослым. В то же время что-то дрожало и обрывалось внутри: мне казалось, что нас вот-вот остановят, что кто-нибудь из встреченных дачников спросит, что у нас в ведре, куда мы его тащим, и все выйдет наружу. Но ничего не происходило.

Мы добрались до реки, нашли укромное место, где глубина начиналась прямо у берега, раскачали ведро и на счет три одновременно разжали пальцы. Ноша плюхнулась в воду, подняв фонтан брызг. Почуяв близкую смерть, Маруська, до сих пор сидевшая тихо, завыла несвойственным ей басом. Ведро, которое воздух держал на плаву, запрыгало, зачерпнуло краем и пошло на дно. Раздался последний истошный мяв, и все было кончено. Мы стояли на берегу, не в силах оторвать глаз от крупных, лениво лопавшихся пузырей. Внезапно я понял, что все еще жду чего-то. Валентину Андреевну, заполошно бегущую с крутого берега; молнию, бьющую с ясного неба прямо в мою макушку; участкового милиционера… Я знал, что совершил нечто запретное и плохое, и с трепетом ждал правосудия.

Последний пузырь лопнул на бурой от ивняка воде. Голубая стрекоза зависла над поверхностью, будто зачарованная собственным отражением.

– Ну чё, пошли, что ли?

Вовка сплюнул и растер плевок подошвой раздолбанной кроссовки. Мы пошли, и вскоре уже гоняли мяч на школьном стадионе, забыв о происшедшем. Последующие несколько дней совесть мою беспокоило только бесконечное «кыс-кыс-кыс» соседки, разыскивавшей свою любимицу. Однажды Валентина Андреевна столкнулась со мной на улице и спросила, как спрашивала всех: