Небесный ключ - Нат Райдо Страница 47

В глазах девушки внезапно запрыгали искорки озорства.

— Что-то ты уловил, — улыбнулась она.

— Нет. Тайя, нет... — глухо сказал Пер, сжав кулаки,— Я не буду художником. У меня нет таланта. Я стану... ученым. Социологом и идеологом.

Юноша застыл. Его удивили собственные слова.

— Вождем? — проронила Тайя, скрыв взгляд.

— Каким вождем?! Социологом.

— ...Знающим, — осторожно продолжила девушка, взяв Пера за руку, чтобы прервать разговор. — Проводи меня. Время позднее.

Дни полетели за днями, и все они Перрору Гарну, взявшемуся за социологию, казались одинаковыми, словно круглые овощи датта на грядке соседей. Время суток Пер замечал исключительно потому, что в какой-то момент из-за горизонта выкатывалось круглое красное солнце, возвещая о том, что пора в Академию. Юноша иногда глаз по ночам не смыкал, часами сидя над старыми толстыми книгами, взятыми в библиотеке. Пачками жег дешевые сальные свечи, тер кулаками глаза. И ничего не понимал в этих книгах. На уроках социологии преподавали другое. Такое, что и младенцу понятно. Скучное до зевоты. Когда Пер показал профессору социологии библиотечные книги, тот полистал, задумчиво взглянул на юношу и спросил:

— Вы хоть понимаете, о чем пишет автор?

— Немного, — признался студент.

— Ничего вы не понимаете, — пробурчал преподаватель, захлопнув толстый, битый плесенью том. — Вы поймёте это лет через десять, не раньше. Если, конечно, не бросите изучение предмета. Может, вы думаете, что к нам, в Барк, привезли нужные книги, а не те, которые залежались в столице? Ходите лучше на лекции, молодой человек...

Пер, конечно, последовал совету профессора. Теперь жилистая фигура старика маячила перед юношей каждый день. Но изучения книг Пер не бросил. Вдруг знания возьмут да и сойдутся в одной точке? Правда, в какой, непонятно.

С Тайей юноша виделся каждый день. Она встречала его за рощицей перед Академией. Шли к нему, наскоро перекусывали. Потом садились жечь сальные свечи и перелистывать старые книги. Когда-нибудь, страшно подумать — когда, простой студент станет великим ученым. Вот тогда они с Тайей поженятся. И уедут куда-нибудь. Далеко-далеко...

Девушка молча кивала, когда он излагал ей свои планы. Иногда Перу чудилось, что он видит в глазах Тайи свою судьбу. Длинный путь. Часто — в гору, и никогда — под уклон. Горячая маленькая ладошка тонет в его руке, придавая великие силы. Для чего эти силы? Должно быть, для подвига. Дальше юноше представлялось нечто такое, что он не мог облечь в слова. Воображение отказывало. Но Пер был уверен — будущее стократ прекраснее настоящего. И упорно шел к своей цели.

Весна кончилась — она была коротка. Ветер в тот день осыпал юную пару белыми лепестками первых летних цветов. Юноша держал Тайю за руку и особенно остро чувствовал, как сильно их тянет друг к другу. Девушка смотрела ему в глаза и словно пыталась взлететь. Легкое, как пушинка, горячее тело. Огоньки звезд в глазах. Словно любимая вправду умеет летать. Только он, Пер, не умеет. Ему придется идти. Тяжело идти, долго. Но упругая жаркая сила влекла юношу к Тайе. Голова шла кругом. Он знал, что это такое. Желание. Вместе с огнем души горел огонь тела.

Она поняла это. Она все всегда знала. На лице девушки мелькнула полуулыбка, она встали на цыпочки и прикоснулась губами к лицу Пера. Не к его губам — Тайя была деликатной. Но и не очень-то в щеку...

А он не решался ее поцеловать. До сих пор. Уже не только стеснительность, но и рассудок твердили ему — нельзя. Ведь лихой дух знает, что будет потом. Пер ведь может забросить занятия, а потом вовсе уйти из Академии и жениться на Тайе, потому что она будет беременна. Придется работать. И тогда он не станет ученым, станет ничтожеством. И прощай, мечта...

По спине побежали мурашки. «Нет», — сказал он себе.

Перехватив и сжав руку девушки, он слегка отстранился и выпалил:

— Нам с тобой будет трудно, любимая. Это.нельзя.

Брови девушки встали домиком, губы чуть приоткрылись.

«Трудно?! — пронеслось у нее в голове. — Но что он имеет в виду?»

Тайя глянула вниз, носок красной туфельки поскреб землю.

«Что обычно бывает трудно для человека? Придется спросить у Владыки... Он должен помнить. А Пер никогда не узнает, что я — иноприродное существо».

С этой мыслью девушка прикусила губу.

— Эти чувства... — сказал Пер, заикаясь.

— Эти чувства прекрасны, — ответила Тайя. — Зачем...

Взглянув в глаза Пера, она осеклась. И поняла.

— Тебе страшно, — констатировала она.

— Да, — подтвердил юноша, ненавидя себя.

— Рассказывай. Все по порядку.

И он начал. Голос звучал медленно, сухо, тоскливо. Будто не слова звучали, а колеса скрипучей телеги в грязи проворачивались. Он не может, не должен говорить ей такое. Но говорил. Как нечистоты сливал.

Когда он закончил, Тайя ответила поговоркой:

— Жизни бояться — на свет не рождаться.

— Ты все-таки хочешь...

— Не хочу, — оборвала его девушка. — Ты станешь ученым. Это я обещаю. Я буду с тобой дружить. А в остальном... Пер, будь любезен сам во всем разобраться!

Тайя развернулась на каблуках и убежала. Как будто и вправду взлетела. А Пер стоял, словно впечатанный в грязь. Жизнь, любовь. Неужели они пошли прахом?

«А сколько еще пойдет прахом? — спросил внутренний голос. — Ты молод, наивен...»

Юноша взвыл сквозь зубы, как смертельно раненный корх [5], запрокинув лицо к небу. Только голос вышел каким-то писклявым. Щенячьим. И еще Перу казалось, что с пустых небес кто-то смотрит на него, как на букашку, и улыбается безразличной улыбкой.

Владыка Шайм Бхал хмурил седые брови, глядя на Землю. Почти всю территорию Мая укрыла огромными крыльями ночь. Лишь над полуостровом Вок синел ясный вечер, горели огни в городах и поселках. Но Владыка смотрел глубже, чем способен проникнуть взор человека. В суть вещей. В души тех, кто живет там, внизу. И был, как всегда, недоволен увиденным.

«Мысли людей — как мельтешение блох, — проворчал он в усы. — Если выловишь нужную мысль из напластования людских нечистот, все равно она не крупней, чем блоха».

Высокий вздохнул и продолжил тягостное созерцание. Эманации человеческого житья-бытья поднимались вверх, как теплый, дурно пахнущий воздух.

«Застой, дисгармония, глупость. Разброд и шатание, — разорялся Владыка. — Жаль, что раньше я был человеком. А теперь нужно вложить хотя бы толику мыслей в эти тупые головы, хоть искру чувств — в эти пустые сердца. Когда-нибудь я начну открывать им глаза. Но не сейчас. Никто не выдержит Истины. Просто умрет. К сожалению, нельзя».