Страж ее сердца - Оливия Штерн Страница 47

Алька летела против ветра, который, как оказалось, очень даже наруку, потому что высушил ее слезы. Но все равно, болело внутри, и она раз за разом задавалась вопросом — отчего ж ей так больно? И не могла придумать ответ.

Сказать, что она любила приора Эльдора, а он растоптал ее сердце? Так, вроде, не успела полюбить… наверное, не успела.

Не стерпела унижения, потому что он овладел ею, а потом вернулся к жене? Так не овладел. Не успели, можно сказать — и хорошо, что не успели… Но еще одного подобного "сеанса" общения, мучительно-сладкой пытки, она бы не выдержала, и сама бы предложила по-настоящему. Так, как это бывает у всех людей. Присутствие рядом Мариуса Эльдора будило в ней совершенно неправильные для девицы желания, темные, сладкие. А сопротивляться самой себе не было ни сил, ни особого желания.

Так в чем же дело?

Наверное, дело было в обмане.

Он говорил, что хочет быть с ней — а сам ночью принимал у себя бывшую жену. Та ведь, когда шла, столкнулась с Алькой и одарила ее таким взглядом, что сразу стало ясно: ниата Ровена — победительница. А не какая-то там двуликая.

Он обнимал и целовал ее, Альку, а потом то же самое делал с Ровеной.

И заставил уйти в свою комнату, когда эта белобрысая гадина обвинила в воровстве. Даже не дал и слова сказать. Возможно, еще и поверил ей, потому что Ровена, хоть и была стервой, но все же не помышляла воровством. А Альке приходилось.

Вот и вся любовь.

И от осознания, что все закончилось, так и не начавшись, ныло и болело под грудиной. Мысли, которые Алька изо всех сил пыталась упорядочить, скакали в голове прыткими белками. Она цеплялась за надежду, что Эльдор не бросит Тиберика. Он как будто привязался к мальчику. Очень хотелось верить, что не бросит. А в ушах, как будто сквозь шум ветра, его слова: "тебе будет со мной хорошо, маленькая птичка. Если ты захочешь. Обещаю. А остальное мы одолеем".

От этого голоса, от воспоминаний о поцелуях, которые оказались ложью, становилось так горько, что, казалось, в груди изнутри скребут стальные когти, а сама она медленно истекает кровью.

Ну, ничего. Ей не привыкать к боли. Потерпит. Но оставаться там… было невыносимо, еще больнее. А если Мариус поверил Ровене, что Алька украла кольцо? Неужели и правда отрубил бы руки? Нет, нет… Он не стал бы. Или наоборот? Она ведь почти не знала этого человека, понятия не имела, на что он способен…

Алька летела высоко над землей, утопая в прохладном синем небе. Пару раз она даже ныряла в облака, но ей совершенно не понравилось. Это снизу они похожи на сладкую вату, а на самом деле — мокро, холодно, бррр. Она летела к границе земель Порядка, туда, где вспучилась Пелена. Алька старалась не думать о том, что может умереть, проходя сквозь эту невесомую границу между здоровыми и пораженными магией землями. В конце концов, раз крагхи могут проходить, то и она как-нибудь сможет. Она изо всех сил пыталась убедить себя в том, что за Пеленой ей будет хорошо, что те, кто живет там, отнесутся хотя бы с пониманием, а может быть, и с состраданием.

Пелена была видна издалека, чудовищных размеров надувшийся пузырь с непроницаемыми стенками, по которым змеились радужные переливы.

Хоть бы успеть.

Чтобы не задержали, не попытались стрелять из арбалетов, или вообще пленить магией.

А потом вдруг случилось странное: Алька поняла, что Пелена зовет ее. Это невозможно было объяснить словами, зов касался только ощущений — но к Пелене тянуло, Альке казалось, что там, по другую сторону, тепло, хорошо и уютно.

"Иди к нам" — сотни шепчущих голосов, сливающихся в нестройный хор.

Иди к нам, сестра.

До Пелены оставалось совсем немного.

Было чуть-чуть страшно — но так, как будто понимаешь, что ничего плохого все равно не случится.

Колкие мурашки по коже, щекотное чувство в груди — и все.

"А вдруг она твердая?" — успела подумать Алька.

Еще успела подумать, не сглупила ли она, сбежав из дома приора.

Но Пелена ощутимо тянула к себе, крылья уже взмахивали раз за разом помимо воли Альки. Как будто невидимые щупальца дотянулись до нее, оплели тело, и теперь не давали свернуть. И тут уж стало страшно по-настоящему. Алька забилась, затрепетала в незримой паутине — но что может сделать маленькая синяя птичка против чудовищного паука?

Это же Зло, внезапно подумала Алька. Пелена — Зло этого мира.

А в следующий миг ее ударило о радужную поверхность. Громкий чавкающий зувк — и она провалилась в мягкий красноватый сумрак. Из солнечного осеннего дня — в сумерки.

И поняла, что падает.

* * *

Наверное, она какое-то время была без сознания. Последнее, что задержалось в памяти — стремительно надвинувшиеся камни, острые, словно наконечники копий. Сама земля в этом неправильном мире ощетинилась навстречу ей, и последнее, что успела Алька — это смягчить падение, судорожно трепыхаясь, взмахивая крыльями, пытаясь выровнять полет. А потом удар, резкая боль во всем теле — и больше ничего.

Но глаза все-таки открыла, а это значило, что жива, по-прежнему жива. Высоко над головой было затянутое дымкой небо, и солнце, что светило сквозь дымку, напоминало красный воспаленный глаз. Потом Алька поняла, что ее тело спеленуто чем-то мягким и слегка покачивается, будто на волнах. Тихо поскуливая от боли, она кое-как повернула голову и едва не взвыла от вмиг охватившего ее ужаса: наверху, чуть сбоку, летели самые настоящие крагхи и тащили ее в подобии гамака.

То есть, кто-то нашел ее в тех камнях, и теперь несли… куда?

Она расплакалась от отчаяния и невозможности что-то изменить, и даже не смогла поднять руку, чтобы вытереть слезы — рука была надежно примотана к телу. Теперь уже Альку затрясло от ужаса. Она ведь явственно почуяла Зло, скопившееся в Пелене. А тут, за Пеленой, жили крагхи… Выходит, и они были злом, и сама она несла в себе его частицу. Может быть, прав был Мариус, ненавидя все то, что тронуло проклятье двуликости, дыхание Пелены?

Куда ее несут? Она не знала. Но страх, сковавший ее, нашептывал о том, что больше ничего хорошего ждать не приходится, и что самое лучшее, что она могла сделать — это набраться смелости, дождаться приора Эльдора и хотя бы объясниться с ним. Может быть, он и не поверил Ровене. Может быть, и руки не стал бы рубить. Потому что все то, что он говорил Альке — ну просто не могло быть бесстыдной ложью и попыткой затащить в койку. Да ему при его силе и пытаться не надо было бы, просто взял бы свое — и все.