Короли не плачут - Николай Назаров Страница 46

— Ты был слеп, жрец, — прозвучал тихий голос. — Твои глаза давно ничего не видят! Зачем они тебе? Я научу тебя видеть сердцем!

Великий с ужасом смотрел, как его собственная рука взметнулась вверх. Как кончик лезвия неумолимо приближается к глазу. Он хотел закричать, закричать ещё до того, как почувствовал боль — но не смог. И тогда он вдруг понял, что такое настоящий страх… Он осознал, что не сможет выплеснуть хотя бы в крике ту нечеловеческую боль, которую ему предстоит испытать. Ему захотелось умереть прямо сейчас, но он знал, что Чилам ему этого не позволит.

И он поверил: Чилам пришёл!

Старый раб бесшумно спустился в пыточный подвал. Ах-куч почти никогда не выходил оттуда: здесь он ел и спал, истязал свои жертвы и насиловал храмовых рабынь. Здесь он и умрёт! Бывший вор сжал в кулаке медную ложку, ещё час назад принадлежавшую безбровому. Он, для которого «смык» был профессией, без особого труда сумел «помыть» её прямо на глазах у хозяина, да так, что тот ничего не заметил. Умелые руки за несколько минут превратили безобидный предмет в смертоносное оружие: остро заточенный черенок ложки мог ужалить ни чуть не хуже славного грайворского стрижа. "Вор не должен лепить жмуров, — горько усмехнувшись, вспомнил собственные слова Робин.

«Он и воевать тоже не должен…» — хмуро добавила память.

…Красиво, наверное, заходил корабль на швартовку. Паруса пузы белые надувают, вымпелы разноцветные реют, боцманские дудки серебряно посвистывают, матросы рифы берут, по вантам скачут…

Красиво…

Со стороны красиво…

А там, внутри, в душном, просмолённом и просоленном трюме, рядом со стреноженными лошадьми, с принайтовленными колесницами, катапультами, таранами и прочим, когда только что от души проблевался после ковша тёплой браги…

Жара…

Прямо с причала — «Марш-марш, сукины дети!». Впереди Астур…

Наша колесница — четвёртая в колонне. Пыль столбом…

Идём по-походному: щиты опущены, командир без брони, пики подняты…

На мордах — тряпки мокрые, от пыли, чтоб дышать хоть как-то можно было…

«К бою!»… Проверка?

Куда-то повернули. Солнце в глаза. Чёрная точка… Потом — две, три… Туча на горизонте, растёт и растёт, визжит гортанными выкриками и храпом коней… Степняки пришли от солнца…

«Укрыться!»… В степи?

Колесница, что перед нами была, дёрнулась. Коренной — тушей бесформенной оземь грохнулся: аккурат между позвонков шейных — стрела. Перед носом столб пыли.

«Вправо!». Слева кто-то завизжал, и сразу вслед — захрипел. И не понять — то ли конь, то ли человек…

Что-то свистнуло — раз, другой, третий — и нет командира, и ещё одного, который в трюме всё песни напевал да прибаутками сыпал. И возница наш вдруг поводья выпустил, руками взмахнул, за шею схватился, и начал набок заваливаться. Упасть не успел, а в него ещё четыре стрелы воткнулись.

А я? Что там матушка про хранителей говорила?

…Не знаю, какой хранитель тогда лук мне подсунул, да руки мои воровские, ни к чему другому не привычные, под тот лук заточил, да только стрелы я сыпал — что три степняка зараз, и каждая из них жмура лепила. А когда степняки налетели да до рукопашной дошло — и мечом работал, и шершнем, а довелось бы — и голыми руками рвал бы да зубами грыз, лишь бы выжить!

Жить хотелось…

Очень…

«Сколько лет прошло — а жить хочется не меньше!» — отогнал воспоминания Робин.

Он ещё крепче сжал в руке оружие и прислушался: в подвале было тихо. Старик сделал несколько шагов и замер.

Подвал был пуст.

Ах-куч хотел убежать, но ноги словно приросли к полу. Он хотел хотя бы зажмуриться, чтобы не видеть как Великий а'Гор корчится в страшных муках, нанося себе всё новые и новые раны — и не мог закрыть глаза. Со всем своим опытом палача он и представить себе не мог таких истязаний. Самым страшным было то, что жрец не издал ни единого звука. Его рот разрывался в безмолвном крике, но крик этот звучал только в сознании безбрового.

— Теперь ты можешь видеть сердцем, жрец! — выдохнул Чилам. — Скоро и слушать меня ты тоже будешь сердцем, как это делает Дзарг…

Голос прорицателя был ровным и бесстрастным.

— Ты даже представить не можешь, уверовавший, как долго я ждал этого дня. Я знал, что сила придёт ко мне в день моего пятнадцатилетия — так гласит древнее пророчество. Только ты в него не верил, а я — верил. По-настоящему верил, изо всех сил! Потому что кроме этой веры у меня ничего не было, вообще — ничего! Ты никогда не поймёшь, что значит придти в этот мир так, как пришёл в него я. Ты никогда не поймёшь той ненависти, которую я испытываю к этому миру, и той неистовой радости, с которой я желаю его гибели. И это в моих силах! Ровно через год я произнесу своё первое пророчество. Но ты его уже не услышишь. А жаль — оно будет воистину великим! Сейчас я научу тебя слушать сердцем и расскажу о нём. Приступай!

Дрожащей рукой жрец медленно поднёс к виску острый клинок и так же медленно воткнул его себе сначала в одно ухо, потом во второе. Струйки крови побежали по его шее и плечам, по телу пробежала судорога боли — но и тогда он не произнёс ни звука.

— Ты слышишь меня? Вижу, что слышишь! Теперь ты знаешь, что вера позволяет видеть и слышать сердцем. Только теперь ты сможешь понять моё пророчество. Внемли же, уверовавший…

Ах-куч слушал тихий голос Чилама и не мог поверить собственным ушам. Когда прорицатель произнёс: «И так будет!» — штаны безбрового стали мокрыми. Ему вдруг отчетливо показалось, что он уже умер, что смерть уже стоит за его спиной. Надзиратель затравлено оглянулся. Быстрая, серая тень метнулась к нему, и свет померк. В последний момент Ах-куч захотел что-то крикнуть этому миру, но в его горле только коротко булькнуло.

Территориальные воды королевства Грайвор.

День третий.

восемь часов после Полуденной службы.

Сверху раздался громкий гортанный выкрик. Риксус задрал голову, пытаясь среди нагромождения парусов разглядеть кричавшего, но тут же потерял равновесие и пошатнулся.

— Осторожнее, господин Риксус, — Зонг подхватил его под локоть. — Часа через два привыкнете к качке, а пока я бы не советовал вам разглядывать мачты, — незаметно улыбаясь в усы, дружелюбно пробасил он.

— Спасибо, — смущенно кивнул чиновник. — Я лишь пытался разобрать, что он кричит, но ничего, к сожалению, не понял, кроме того, что это крик радости.

Стражник нахмурился и, понизив голос, пробурчал:

— Радости… Скажете тоже! Он не просто радуется, он от радости чуть в штаны не ссы… — Зонг вовремя прикусил язык. — Короче, восторг у него! Грайвор, видите ли, за горизонтом скрылся. Они так орут, когда земли неверных покидают. Это для нас Грайвор — родной дом, а для губошлёпов — презренная грязь, а мы, стало быть, черви. А черви нешто люди?