Собирающая Стихии - Олег Авраменко Страница 45

— Мне очень жаль Джулию, Эрик. Если твоё выздоровление затянется, она потеряет здесь лучшие годы своей жизни. Это мы можем спокойно списать со счетов десять лет, зная, что всегда успеем наверстать упущенное. А ей каково? Для нас это будет лишь неприятное приключение — а для неё настоящая трагедия.

Я тяжело вздохнул:

— Что я могу поделать, Дженнифер? Я не в силах ускорить восстановление моего Дара. Это не в моей власти.

— Зато в твоей власти скрасить Джулии эти годы. Постарайся, ладно? Не обижай её.

— Не буду, — пообещал я, втаскивая чемоданы в дом.

Затеянный Дженнифер разговор мне совсем не нравился. Сама того не понимая, она провоцировала меня. Это было всё равно, что махать красной тряпкой перед мордой разъярённого быка.

Я провёл Дженнифер в свободную спальню на втором этаже и спешно ретировался, пока она не начала разбирать свои вещи. Я и так испытывал танталовы муки, глядя, как она, сама грация и непринуждённость, порхает по комнате, оценивая интерьер, прикидывая, что и куда нужно переставить, пробуя на мягкость широкую двуспальную кровать. А созерцать её платья, юбки, блузки, чулки и нижнее бельё было бы для меня слишком тяжким испытанием.

Предоставив Дженнифер самой себе, я прошёл в библиотеку, достал из ящика стола пачку сигарет, сорвал герметичную обёртку и закурил. Сегодня был такой волнующий и переживательный день, что я позволил себе отступить от принципов и немного расслабиться.

От непривычки у меня закружилась голова. Я сел в кресло, ногой придвинул к себе журнальный столик с пепельницей и устремил взгляд на портрет Софи. Она смотрела на меня с улыбкой, а смотрел на неё виновато. Я знал, что рано или поздно (и, скорее, рано) изменю ей. А то, что она не знала о моих чувствах, нисколько не утешало меня.

Я по-прежнему любил Софи и мечтал о встрече с ней, но тем не менее был готов сейчас же, в сию минуту, изменить ей. На необитаемом острове бедного страдальца Эрика Робинзона появились сразу две Пятницы женского пола, причём одна из них, если верить словам другой, явная нимфоманка… Впрочем, зря я заранее наговариваю на Джулию. Это недостойно. Если я слабый человек, то должен, по крайней мере, набраться мужества, чтобы признать свою слабость, а не искать ей оправдания, в спешном порядке перекладывая вину за ещё не совершённый проступок на другого…

Хотя почему я так скоропалительно причислил себя к слабым людям? Я просто человек со всеми свойственными нормальному человеку слабостями, а двенадцать лет одиночества — срок вполне достаточный, чтобы потерять способность противиться соблазнам. Я не сомневался, что даже такой сильный человек, как Эдмон Дантес, бежав из замка Иф, с вожделением смотрел на любую женщину, чуть привлекательнее каракатицы, и не преминул утолить свой голод — даром что по-прежнему любил прекрасную Мерседес. Правда, мэтр Дюма об этом стыдливо умолчал.

А что уж говорить обо мне, избалованном принце Света, не обладающем железной волей графа Монте-Кристо или выдержкой и долготерпением Робинзона Крузо. Тем более, что обе мои Пятницы отнюдь не каракатицы, а молодые привлекательные женщины, к тому же одна из них — настоящая красавица.

«Извини, Софи, — подумал я, продолжая глядеть на портрет. — Надеюсь, ты поймёшь меня».

«Я понимаю тебя, — казалось, ответила мне Софи с портрета. — В конце концов, я тоже не святая».

«Для меня ты ангел, — мысленно возразил я. — Где ты, любимая? Что с тобой?…»

Я не поделился с Дженнифер некоторыми своими опасениями, ей хватало и собственных забот. С моей стороны было бы бессердечно отягощать её ещё и переживаниями за судьбу Софи и Мориса. Правда, со временем Дженнифер сама догадается, что Александр не мог так просто уступить Мориса; она достаточно умна, чтобы сообразить это. Однако, рассказывая про Софи, я сознательно не упомянул о том, что Александр положил на неё глаз. А если он сумел похитить Дженнифер, то вполне мог прихватить вместе с ней и Софи. Эта мысль мучила меня, не давала покоя…

Приблизительно через полчаса в библиотеку вошла Дженнифер. Она сменила своё длинное строгое платье на короткую чёрную юбку и лёгкую красную блузку, в которых выглядела менее неприступной и ещё более соблазнительной.

— Эрик, — сказала Дженнифер с порога. — В доме только две спальни?

— Да, — ответил я, вставая с кресла. — Одна моя, а вторая будет ваша с Джулией. Или ты против?

— Нет, всё в порядке. Я так и собиралась предложить. Пусть Джулия поживёт со мной, пока вы не станете спать вместе.

Из моего горла вырвалось сдавленное рычание. Я подступил к Дженнифер и схватил её за руку.

— Послушай! — произнёс я почти со злостью. — С какой стати ты решаешь за Джулию? И за меня, если на то пошло. Она ещё не видела меня в глаза, мы с ней ещё не познакомились, а ты уже укладываешь нас в одну постель.

— Я… — Дженнифер растерялась. — Ведь я хочу как лучше. Джулия не может долго без мужчин, а ты двенадцать лет… Разве она не нравится тебе? Я же видела, как ты на неё смотрел.

Я собирался ответить ей что-то резкое, но тут почуял свежий запах коньяка.

— Дженнифер, ты опять выпила?

Она опустила глаза.

— Ну… да. Совсем немного. Половинку.

Я понимающе кивнул:

— Теперь ясно. Ты пьяна и потому не соображаешь, что говоришь.

— Я не пьяна, — запротестовала Дженнифер. — Я лишь слегка навеселе.

«Хорошенькое веселье!» — подумал я.

А Дженнифер вдруг ахнула и во все глаза уставилась на портрет, только сейчас заметив его. Её лицо выражало глубокое недоумение.

— Эрик, — произнесла она. — Мне это кажется, или…

— Это Софи, — ответил я, не в силах скрыть своего волнения; впервые я представлял свою работу на чужой суд. — Похожа?

— Да, очень. Я не сразу признала её из-за одежды. Это ты нарисовал?

— Больше было некому.

— Какая прелесть! А мне никто не говорил, что ты хороший художник.

Я потупился и робко спросил:

— Тебе действительно нравится?

— Конечно, нравится! Я вовсе не льщу тебе. Картина просто замечательная. Если бы только Софи знала… — Дженнифер умолкла, подошла ближе к портрету, пристально вглядываясь в него, затем повернулась ко мне и совершенно другим тоном произнесла: — Кажется, я понимаю. Ну и ну! Вот так дела…

Я покраснел, но глаз не отвёл. Мне нечего было стыдиться своих чувств.

А Дженнифер всё смотрела на меня и качала головой.

— Двенадцать лет, — вновь сказала она, но уже не так, как прежде. — И четверть часа. Невероятно! Признаться, я думала, что Софи просто валяет дурака, и для неё это лишь предлог для разрыва с Морисом. А теперь вижу, что ошибалась. Вы оба влипли по крупному — и всего за четверть часа. Вот это да!