Достояние павших  - Сергей Малицкий Страница 44

В какой-то миг Дойтену показалось, что все вокруг него превратилось в тимпальскую ярмарочную карусель. Или он сам вместе с Тусусом стал частью этой карусели, потому как все остальное – лица, руки, фигуры – помутнело и слилось в неразличимую полосу. Только Тусус выделялся на ее фоне, потому что был в ее центре и, морщась от боли, шептал, когда Дойтен еще только заходил с ним под своды обеденного зала:

– Смотри на меня, палач. Смотри, не отпускай. И я буду на тебе смотреть. Держи меня.

– Я не палач, – хотел сказать Дойтен, но осекся. Странным образом ему показалось, что сыну бургомистра не стоит тратить силы не только на то, чтобы говорить, но и на то, чтобы слушать. И Тусус изо всех, возможно, последних сил смотрел в глаза Дойтену, смотрел, лишь изредка и коротко прикрывая глаза, и Дойтен точно так же смотрел ему в глаза и представлял, что удерживает парня на краю пропасти, дна у которой не видно.

Тусус лишился чувств уже в трактире, но не потому, что Дойтен оторвал от него взгляд или наконец положил его на приготовленный, застеленный жестким войлочным одеялом стол. И не потому, что заохавший Лэн взялся за стрелу, пригвоздившую руку Тусуса к его же бедру, а потому что коротышка капнул раненому на губы то самое снадобье, что в день убийства было найдено в кулаке нюхача. Правда, сначала Лэн послал за этим снадобьем Типура, затем развел предполагаемое снотворное в кубке с малой толикой ашарского вина, которое истребовал у суетящейся возле сына Сничты, после этого опустил в кубок желтый камень, извлеченный им из-под собственной нательной рубахи, уверился, что в снадобье нет яда, и уже потом, когда Сничта уже почти рычала, применил полученную смесь по назначению. Тусус облизал губы, нашел взглядом заплаканную мать, которая ничем не напоминала настоящую или придуманную майстру, успокаивающе кивнул ей и только после этого закрыл глаза.

– А теперь мне нужно чистое полотно, шелковая нитка с иголкой, восковая мазь и самое крепкое пойло из возможных, – потребовал Лэн, осматривая рану и извлекая из-под пронзенной руки осколки рога. – Разве я не сказал сразу об этом? А сами не могли догадаться? Не для пития, не думайте. Остаток заберете сразу. Рану надо будет промыть, мало ли где эта стрела валялась до того, как нашла свою цель. А вот остаток ашарского я присвою, не обессудьте. Только без этого, – вспомнил он и выплеснул остатки разведенного снадобья из кубка на пол.

С бутылью огненного пойла и со всем остальным через минуту прибежала Дора, Лэн отогнал от стола, на котором в окружении полудюжины ламп был пристроен Тусус, невольных зевак и в несколько секунд извлек сначала из бедра, а потом и из руки парня короткую стальную стрелу, которая, по словам лекаря едва не лишила Тусуса самого дорогого.

– Чуть-чуть правее и конец всем удовольствиям, – покачал он головой, начиная обрабатывать рану. – Ты, Дора, отошла бы, нечего девчонке любоваться на мужское естество, тем более, что оно у парня в полном порядке. Попала бы сюда стрела – задела бы кость, тоже ничего хорошего. А вот тут проходит важный сосуд. Кровь бы била фонтаном и никто бы нашего Тусуса не спас.

– А так? – всхлипнула Сничта, на всякий случай прикрывающая лицо платком.

– А так будет прыгать через неделю, – успокоил хозяйку трактира и, наверное, всего города Лэн. – А при случае, полагаю, вылепит для вашего семейного древа некоторое количество внуков и внучек. В бою такие раны вовсе не замечали порой. Выдернул стрелу из раны и опять рубиться. Хотя, все это по рассказам, сам я в настоящем бою и не был вовсе. А так-то…

– Подожди, – раздался шепот Байрела, сильные руки осторожно отодвинули в сторону и Лэна, и Дойтена, и внезапно появившийся в зале бургомистр припал ухом к груди сына. – Жив. Дышит, – с облегчением выдохнул он. – Когда он придет в себя?

– Так кто ж его знает? – пожал плечами Лэн. – Может, через час, а может разоспится до вечера. Хотя, крови вроде почти не потерял. Рука у него крепкая, да и рог был прочным, удар ослабленным получился, так что – легко отделался. Его бы в постель, да сиделку к нему. Или на бок его положить, на здоровый, конечно. Но глаз не спускать, мало ли… Знаешь, смесь ашарского с этим средством даже смерть от порога отгоняла, сам видел!

– Никаких сиделок, – твердо сказала Сничта. – У него есть мать. Тусуса надо перенести в покои.

– Так я готов… – шагнул вперед Дойтен.

– Отец у него тоже есть, – остановил Дойтена Байрел, подхватывая на руки сына, словно тот все еще был щуплым подростком. – Райди!

– Я здесь, – появился из трактирного сумрака сэгат.

– Ты знаешь, что нужно делать.

– За вами глаз да глаз, – буркнул Лэн и поспешил за Байрелом.

Проводив взглядом Байрела и Сничту, которые в сопровождении Типура и Лэна отправились к лестнице, Дойтен заодно и осмотрелся. Только теперь он понял, что зал наполнился вооруженными людьми. Скорее всего это были воины, с которыми Байрел ходил к угольному поселку, а потом рыскал по городу, разыскивая брата. Ничем они не напоминали разношерстных вояк, встретивших храмовых старателей всего лишь пару дней назад у ворот Дрохайта. Понятно, что самопризванные воины не могли похвастаться одинаковыми доспехами, но они были схожи по стати и оружию, висевшему на их поясах. Воины поднимали столы и скамьи и относили их к краям зала, ставя друг на друга, освобождая пространство и делая огромное полупогруженное во тьму помещение как будто еще большим, и Райди ходил между ними, управляя почти беззвучной работой, тоже не произнося ни слова. Шарканье шагов гасло под высоким потолком, смешиваясь с едва различимым звяканьем ножей из кухни. Прошла минута, другая и обеденный зал опустел. Только стол, на котором вот только что лежал Тусус, остался посредине этой пустоты, да как будто сами собой появились несколько жаровен на высоких ногах, пригодных, как понял Дойтен, для того, чтобы осветить зал, но углей, а значит и пламени, в них еще не было. Дверь в кухню плотно прикрылась, и в зале воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь едва различимым металлическим щелканьем. Дойтен обернулся и обнаружил в полумраке над стойкой помутневшие от времени часы с тяжелыми гирями. Никогда бы он их не разглядел, не услышав ход. Под часами замерли как будто окаменевшие Клокс и Мадр, и рядом с ними застыли Дора, Мичан и Драхт. Нахохлились, словно мелкие птахи, чуть подрагивающие на холодном ветру.