Любовь одной актрисы - Анна Зимина Страница 42

Игор злился.

Спустя четверть часа за дверью его темницы снова послышались шаги – мягкие, вкрадчивые. Это не шаги людей, которые не следят за шумом. Это шаги песчаника. Щелкнула задвижка.

Человек, входящий в комнату к оборотню, был немолод. Невысокий, изящный. Дорогая, белая с золотом, одежда, черные уложенные волосы, тонкие черты лица, песочного цвета глаза… Ну конечно. Сам владелец пожаловал?

Оборотень встал.

– Ну здравствуй, волк. Или ты кот? Надеюсь, тебе у меня понравится, – уверенно сказал песчаник.

– С чего бы? – устало спросил Игор, параллельно проверяя свои силы. Обратиться он не сможет – с момента, когда они оказались в песках с караваном, Игор не охотился – не на кого было и недосуг. Может вытянуть когти на правой руке, но ненадолго – минуты на три, не больше. Негусто…

Но начать стоит. Рука, которую оборотень незаметно спрятал за спину, начала меняться, но краем глаза Игор заметил, что в руке песчаника показался кончик веревки и тут же снова спрятался.

– Убери когти. Я свяжу тебя раньше, чем ты скажешь «мяу», – уверенно сказал песчаник, одним быстрым движением разматывая странную подвижную веревку на добрый метр.

Оборотень ухмыльнулся. Медленно выставил руки перед собой, пряча острые когти.

Песчаник тоже показал пустые ладони и спокойно заговорил:

– Я не хочу тебя делать рабом. Но могу, да ты и сам знаешь. Если будешь мне служить как положено, через двадцать лет отпущу на все четыре стороны. Если откажешься повиноваться – придется тебя обратить в человека и поставить метку, а с ней из песков не выбраться. Выбирай.

Оборотень задумался. С одной стороны, можно поиграть в преданного наемника, но тогда за ним будут следить во все глаза – он будет подвергаться постоянным проверкам. Со временем, конечно, все утихнет, но времени-то нет. Не подчиниться – заиметь клеймо и быть рабом. Тоже участь несладкая, и следить тоже будут. Сбежать? Что-то Игору подсказывало, что сбежать отсюда будет нереальной задачей.

Игор окинул взглядом своего будущего «хозяина». Интересно, кто такой? Видимо, высокопоставленный. Может, попробовать третий вариант? А что терять-то? Все варианты не сахар. Нет, ну угораздило ему так попасть?

Игор вздохнул, нагленько посмотрел на песчаника.

– Человеком становиться не хочу. И служить двадцать лет тоже не хочу. Десять – мое слово. И жалование, как наемнику, раз в год. Обеспечением безопасности займусь, я в этом деле понимаю. И моя преданность окупится. А сделаешь человеком – сам пожалеешь, – смело заявил оборотень. И понял, что попал в яблочко – по выражению лица песчаника. Но он тут же взял себя в руки, принимая все то же спокойное скучающее выражение. Хмыкнул.

– Посиди пока, – сказал он, захлопнув дверь.

Оборотень снова опустился на пол.

***

Акатош, как сказала бы Женя, охреневал от происходящих событий – мгновенно понял, что он оказался все-таки в рабстве. Он, как и иномирянка, проснулся в закрытой колеснице уже на подступах ко дворцу. Правда, в отличие от Жени, в запертой колеснице он был один. Еще бы, такой ценный экземпляр!

Акатош коснулся головы – волосы непривычно разметались по спине. Значит, бинтов больше нет. Плохо…

Когда колесница остановилась неподалеку от дворца, Акатош испытал доселе невиданные впечатления.

Его грубо и нагло выдернули из телеги здоровенные загорелые мужики в белых с золотыми каемками тканях. Не церемонясь, рывком стянули с него рубашку, схватив под руки, привели в небольшое здание на задворках дворца. Усадили на стул перед темноволосой женщиной в белом с золотом платье.

– Что умеешь делать? – спросила она, оглядывая великолепную мускулатуру, черные дивные волосы до середины спины и изумительно красивое лицо будущего раба. Прицокнула языком в явном восхищении.

Акатош промолчал, опустив глаза в пол. Отвечать ему не хотелось. Он чуть ли не впервые за всю свою долгую жизнь испытывал новое чувство, и имя ему было «унижение». Он ощущал себя необычной диковинной рыбой, которую выбило волной на берег. И теперь все смотрят, поднимают за плавники, трогают блестящую чешую… Противно.

– Лучше бы тебе ответить, будущий раб, – нехорошо ухмыльнулась женщина, – в этом королевстве и особенно в этом дворце мне подчиняются все рабы и слуги.

Акатош поднял на нее удивленный взгляд.

Молодая, но некрасивая, с резкими чертами лица. Зачем она так себя ведет?

– Я умею обращаться с мечом, – сквозь зубы сказал бог.

– Э, нет, – засмеялась женщина, – новым рабам мы оружие в руки не даем. Ну, только если только для потехи на арене. А такое красивое лицо нельзя ранить.

На этих словах она потянулась к Акатошу, обхватила его подбородок пальцами.

– Будешь прислуживать во дворце, придворные дамы тебя высоко оценят, – протянула она, – но сначала я тебя попробую.

Акатош грубо вырвался из ее захвата. Острый ноготь до крови царапнул его по щеке.

Женщина дробно и коротко рассмеялась и тут же кивнула к стоящим у входа охранникам, которые и привели Акатоша.

– Метку ставьте, да объясните хорошенько, что тут и так. Будет сопротивляться – на хлеб и воду в подвал, но ненадолго. До поумнения. Шкурку не портить, не бить.

Акатоша снова схватили под руки с двух сторон, не давая и шанса вырваться.

Впихнули в соседнюю комнату, усадили у жаровни, надежно фиксируя руки. Один из этих, в белом, вынул из огня раскаленный докрасна прут с печатью на алом навершии. Пламя, капая с прута, отразилось в вишневых испуганных глазах Акатоша. А в следующую секунду раскаленный металл без сожалений коснулся нежной кожи на запястье бывшего бога, оставляя глубокий шрам-ожог в виде двух скрещенных змей. Акатош кричал, рвался, но сил, обычных человеческих сил недоставало.

На его рану тут же щедро плеснули лекарственного отвара и затянули куском тряпицы. От этих грубых манипуляций Акатош прикусил до крови губу, пытаясь унять крик, рвущийся из груди.

Несчастного, почти сломленного болью бывшего бога насильно напоили лекарством и оставили одного в небольшой темнице, заперев дверь.

Акатош без сил опустился на холодный пол. Запястье пульсировало болью, но она постепенно стихала, с каждой минутой становясь слабее. Но другая боль – бешеная, яркая, огненная – вдруг разгорелась в груди Акатоша, и была она намного сильнее ожога.

Такое неосторожное обращение с богом, которое позволила себе главная экономка дворца правителя песчаных земель, никогда не приведет ни к чему хорошему. Старые, забытые за века жизни на островах воспоминания всплыли как-то вдруг, внезапно. Ненависть, растерянность, унижение… Десятки неприятных эмоций, которые богу до этого не доводилось испытывать, выжимали душу, отбрасывая его память все дальше и дальше. Он вспомнил как-то вдруг, внезапно, вкус праха на губах, который оседал на выжженую его силой землю. Вспомнил упоительный запах страха – горячий, азартный. Вспомнил кровь, которая лилась и лилась, впитываясь в почву. Вспомнил обломки разрушенной звезды, на которой больше никогда не зародится жизнь.