Багорт. Том 2 - Анастасия Суворова Страница 42

Со дня трагедии прошел уже целый месяц. Траур был снят и лес потихоньку оживал. Сквозь блокаду горя и непринятия медленными потоками заструились жизнь. Озерные поляны вновь зазвенели струнными переливами и голосами дев. Они снова запели свои песни, только теперь томные, любовные истории сменились сказаниями о подводной битве, о печалях сестер и молодых вдовцах, едва успевших познать ласки русалок.

Пока длился траур, многое в жизни Деи переменилось, многое осмыслилось, только боль не утихала. Она словно бы трансформировалась, каждый раз осознаваясь по-новому. Оцепенение и душевная сонливость спали, и вся эта история представала теперь перед ней со всеми своими неприглядными реалиями. Но она не могла позволить себе бесконечную тоску, лес нуждался в сильном Хранителе, способном справляться с утратами.

Яна она теперь видела реже обычного, у молодых воинов задруги времени на девушек было в разы меньше чем у прочих. Но Дею его занятость вполне устраивала, хоть она упорно и не признавалась себе в этом. Виной тому был Влад. Он завладел-таки ее сердцем безраздельно, и Дея уже начала страшиться того дня, когда придется сказать Яну, что их клокочущая любовь, которой они так безоглядно предавались, не может длиться вечно. Она откладывала этот разговор, надеясь, что все разрешиться как-нибудь, само собой. Но время шло, молчание затягивалось, чувство вины разливалось отравой, а уважительное отношение Яна к ее трауру поддерживало иллюзию связи.

Влад же хоть и, не таясь, разворачивал перед Деей весь калейдоскоп своих чувств, представая в образе печально-романтического героя, слово свое держал — не касался ее, ждал признания. «Вот парадокс, — думала Дея, — я получила все, о чем мои предшественницы могли только мечтать, кроме того единственного, что было доступно им. Этого меня Влад лишил».

Казалось, нужно просто признаться ему, что каждый ее вздох полниться его именем, что ночи стали для нее слаще утреннего света, потому что во сне она нежилась в его медовых объятьях, и их целомудренно-белая любовь окрашивалась в жгучий пурпур. Даже цветы рассаженные в горшках, и те были призваны наполнять ее дом мнимым присутствием Влада (она раздобыла заветный иланг-иланг и заполонила им все подоконники).

Она хотела ему открыться. Представляла, как кинется к нему, расцелует всего, наговорит кучу пошлых нежностей, признается, наконец, что любит, любит так, что сил никаких нет. Но стоило ей собраться духом и открыть рот, как в ней сворачивалось все, застывало и вместо признания дурь какая-нибудь оскорбительная лезла.

Несколько дней назад они страшно разругались и виной всему та самая дурь была. Влад усердно работал над своей зеркальной инсталляцией (как ее прозвала Дея) и работа эта шла к завершению. А когда он все закончил, первым делом к ней пришел, сказал, что будет завтра ее весь день ждать, очень ему натерпелось с ней своими достижениями поделиться. Она, конечно, пообещала прийти и слово свое собиралась сдержать, ну кто ж знал, что Ян на тренировках руку себе повредит и за утешением к ней придет.

Когда Дея уже выходила из дому, облачившись в новенькое, кашемировое платьице, на ее пороге возник покалеченный Ян.

— Что с твоей рукой? — испугалась за него Дея, осматривая гипсовый панцирь покоящийся на перевязи.

— Ерунда, — отмахнулся Ян, — до свадьбы заживет.

— Какая же это ерунда — это перелом!

— Я тренируюсь в задруге, любовь моя, а там происшествия и посерьезней случаются, — стращал Ян Дею.

— Намеренно меня пугаешь? — укорила она его, и тут Ян похмурил, да так, что Деи не по себе сделалось.

— В дом пустишь? — спросил он каким-то отстраненным, чужим голосом.

— Проходи, — нехотя пригласила она, надеясь, что его визит не растянется на долго.

Ян зашел, по хозяйски развел камин, налил себе меда в кружку, уселся на диван.

— Платье новое? — спросил он, разглядывая стоящую подле него Дею.

— Да, — небрежно бросила она, — холодает, вот решила утеплиться.

— М-м-м, — протянул Ян, отпивая из кружки мед. — Ты собиралась куда-то ехать?

— Так, ничего важного, на рынок хотела заглянуть, — сочиняла Дея, ненавидя себя в этот момент.

Ну зачем, зачем она ему сейчас врет? Ведь он видит ее насквозь, ведь чувствует, что ее затянувшийся траур, лишь предлог и причина ее отстраненности не в гибели сестер. Так почему же он не спросит ее открыто, почему не решиться на откровенный разговор? К чему эта пытка и лицемерие?!

— Подойди, — попросил Ян, протягивая к ней руку.

Дея подошла, опуская голову и пряча от него виноватые глаза. Ян обхватил ее здоровой рукой, вынуждая сесть ему на колени.

— Я скучал, — прохрипел он, зарываясь носом в ее распущенные волосы. — А ты?

— Да, — тихо ответила Дея и тут же пожалела об этом.

Ян ловко опрокинул ее на диван, и принялся шарить руками в поисках лент на платье.

— Ян, — робко позвала его Дея, в надежде остановить, объяснить что-то, прекратить эту агонию, но Яна уже несло.

Он не видел ее пять дней и Дея хорошо знала, чем обычно заканчивались их долгие разлуки. Вот только сейчас она к такому исходу готова не была. Она отчаянно пыталась не поддаваться искушению, не отвечала на требовательные поцелуи и даже пыталась отстраниться, но Яна это только распаляло. Принял ли он ее несмелый отказ за игру или же понял, наконец, что она больше не принадлежит ему, что ее желание теперь отдано другому, Дея не знала, но такого яростного натиска, с каким он обрушивал на нее свою страсть, она выдержать никак не могла.

Ян задыхался, целуя ее нежное, разгоряченное сопротивлением тело, окунал пальцы в волосы, запрокидывая ее голову назад и подставляя своим губам беззащитную шею, хрипел и ругался, не в силах справиться с платьем. А когда вконец обезумел от желания, плюнул на ленты и зашуршал нижними юбками, что спасали Дею от его неистовой горячности.

Когда он любил ее своей безумной, животной любовью, подминая под себя ее волю, заставляя подчиняться и растворяться в нем, Дея себя не помнила. Отдаваясь Яну, она принадлежала только ему, она была словно его добычей, его собственность и продолжением. Но не в этот раз.

Дея закрывала глаза и видела бледное лицо Влада. Ей страстно хотелось, оказаться сейчас в его объятьях, вдыхать его запах и стоны свои дарить ему, а не Яну. Но потом она распахивала свои ресницы, и затуманенный страстью взгляд Яна убивал в ее голове все мысли, оставляя лишь те, что были связанны с ними.