Бераника. Медвежье счастье - Ива Лебедева Страница 42

А тут еще потихоньку подкрался и поселился в сердце страх. Это было после того, как хозяин тайги принес не полуобглоданного лося, а целого и пировать приспособился прямо тут, у плетня.

Мне что-то как раз понадобилось поблизости, и я на ходу его окликнула… и едва не села в снег от резкого взрыка и звериного взгляда. В эту секунду в его глазах не было ничего человеческого, они даже цвет сменили, став непроницаемо черными.

Правда, Веж тут же опомнился. Но мы оба испугались. Оба поняли, что может так случиться — и человек окончательно растворится в звере.

Я была уверена, что он и тогда не навредит ни мне, ни детям, но… тогда он уйдет. И я опять его потеряю.

Самое смешное и грустное, что Веж подумал о том же самом, только выводы сделал а-абсолютно мужские, то есть напрочь отмороженные. Он решил не ждать, когда станет опасен для нас, и уйти прямо сейчас.

Он вечером пришел к крыльцу, где мы уже привыкли сидеть вдвоем и разговаривать. Да-да, разговаривать — и медведь научился рычать-ворчать-кивать и мотать башкой виртуозно, и я наловчилась считывать его чуть ли не на уровне мыслей.

Так вот, он пришел, и я почувствовала: прощается. Идиот!

— Только попробуй! — я с ходу зло стукнула кулачком прямо в широкий медвежий лоб.

Веж только моргнул — ему мои кулаки что корове соломинки.

— Только попробуй! — повторила я. — Не смей нас бросать! Не смей бросать меня! Придумал себе! Никого из нас ты не обидишь, никому из нас ты не опасен, понял? Мало ли что тебе во время еды помстилось, голодные люди тоже злятся, если им мешать, а голодные мужчины вообще страшнее медведя!

Я уперла руки в боки и наступала на своего мишку, как сварливая казачка на своего подгулявшего атамана. Только очипка на голове с торчащими из узелка на манер заячьих ушей кончиками не хватало.

Веж попятился и сел на свою обширную корму. Заморгал на меня. А я все ораторствовала, размахивая кулаком у него перед носом.

— Только попробуй! Я тебя в лесу почую, куда бы ты ни спрятался! Найду и выкопаю из любой берлоги!

Смешно и глупо… а как иначе? Куда смешнее и глупее узнавать характер своего любимого, препираясь с медведем во дворе или в лесу. А у нас с Вежеславом так и вышло: полюбили мы друг друга, получается, раньше, чем толком познакомились. Вот, например, я не знала, что мой суженый бывает упертым, как призовой ишак!

В какой-то момент р-р-раз — и все. Логика отключилась, баран включился. Разумные доводы пролетают мимо ушей со свистом.

Я когда первый раз столкнулась — ошалела. Потом вспомнила мужа… и уперла руки в боки. По молодости была такая же привычка у моего старика. Пока ухватом по хребту не перетянешь — будет стоять как столб!

Была, правда, и другая сторона у этой упертости, светлая. Что покойный муж, что Вежеслав всегда доводили начатое до конца, никогда не сдавались и готовы были перевернуть землю, если понадобится, ради достижения цели.

А в семейной жизни и смех и грех. И ухват.

— Ты что, сдаваться вздумал, морда твоя бесстыжая, медвежья?! — вовремя я этот нюанс вспомнила, вон как мохнатую личность шерстистую перекосило. — Бежать? Позволишь этим сволочам верх взять?

— Ар-р-р-р-р-р-р! — сердито рявкнул Вежеслав, развернулся ко мне толстым мохнатым задом и, как дворовый пес, взрыл задними лапами снег, забрасывая меня им. А лапы там — что твои лопаты!

— Тьфу, зараза! — я едва успела закрыться рукавом. — Веж… не бросай меня… пожалуйста.

И применила запрещенный прием. Заплакала.

Не люблю я это мокрое дело. Но с мужиками иногда никак по-иному. Вот и тут подействовало, заскулил, подошел, обнял. Лапами. Башку свою медвежью к самому лицу и слезы вылизывает. И урчит чего-то, объясняет.

Я прислушалась.

— Ну и дурак! Никакой другой мужчина мне не нужен. Ну и не превратишься даже! Да наплевать мне, ясно?! В конце концов, дети у нас уже есть. А все остальное — глупости и дело десятое. Придумал тоже… захочу замуж. Бегу и падаю!

Я поймала медвежью харю за мощные брыли, притянула к себе, поцеловала в мокрый нос (чихнул, сволочь, и облизнулся), посмотрела прямо в глаза и сказала четко, с расстановкой, проникновенно. Как гвозди в его дубовую голову забила:

— Мне. Никто. Кроме тебя. Не нужен. Разговор окончен. Не отпущу!

Ну и все… дальше стали жить. Понятно, льдинка под сердцем нет-нет да звенела: а вдруг… вдруг не вернется с очередной охоты? Вдруг кровь и сознание зверя возьмут верх и он просто забудет, куда должен возвращаться?

Но день уходил за днем, зима накатывала на заимку метелями и такими морозами, от которых в лесу трещали и расходились беззащитными ранами стволы деревьев.

А мы… жили. Первая же пурга окончательно замела все пути-дорожки в село, и мы остались словно на необитаемом острове. Благодаря летней страде, а также старанию Вежеслава, мы не просто не голодали, но даже могли себя побаловать, например, пельменями с олениной. И шубу волчью я себе со временем справлю — Веж задрал нескольких серых охотников, неосмотрительно зашедших на его территорию.

Их шкуры надо было еще обработать, но спешить нужды не было. За несколько месяцев замачивания с золой поспела «лесная шерсть» из сосновой хвои. Мы с детьми ее промывали, теребили и чесали при свете скипидарно-спиртовой лампы. А потом валяли на сосновой чурке — не валенки, конечно, но боты «прощай, молодость» вполне получалось сшить.

Веж давно спал в доме, у печи, и в такие долгие вечерние посиделки довольно щурился на нас с теплых досок пола, развалившись чуть ли не на полкомнаты.

Время словно остановилось… и меня все чаще посещало странное желание — пусть бы так было всегда.