Дом и война маркизов Короны - О'Санчес Страница 41

— Не-ет! Теперь лучше бы отварчику, ваша светлость! — И опять все с облегчением захохотали, даже Марони Горто хмыкнул беззлобно.

— Тогда — к столу, судари. Подкрепимся скромно, дабы осажденные видели нашу беззаботность и уверенность в себе. На пищу не налегать, ибо сражение еще не закончено, не стоит и галдеть на все небо: мы должны славить своим поведением и личным примером скромность, умеренность, добродушие. С вашего позволения, судари, дудочники будут сопровождать нашу трапезу благолепием умиротворяющей музыки. — Маркиз Хоггроги первым присел к расстеленной прямо на земле круглой кошме, огромной, сшитой из десятка выделанных бычьих шкур, следом за ним, по правую и по левую руку, сенешали Марони Горто и Рокари Бегга, а дальше уже, по кругу, в вольном порядке, полковники и тысячники двух полков, и все пятеро сотников личной дружины Хоггроги. Пажу Керси, несмотря на почетную должность и благоволение его светлости, в походе не полагалось трапезничать среди высокопоставленных воинов, и он сидел на пятках слева сзади от повелителя, готовый в любой миг вскочить и исполнить приказ, либо пожелание, буде они возникнут у его светлости. Под каждого из трапезничающих подстелена белая кошма, и только у его светлости — черная, жесткая, шкуры цераптора, отличительный знак его главнокомандования.

Невысоки горы вокруг Тулума, но зиму и осень привечают заметно раньше, нежели равнинные просторы, а расставиться с ними в пользу весны и лета не спешат. Наверное, завидуют могучим своим собратьям из Карберского хребта, круглый год укутанным в снег и облака — вот уж там прохлада: осень меняет зиму, зиму меняет осень, чистота, воздух прозрачен и звонок, природа черна и бела, безо всякой там ряби и пестроты, и копошений, отвлекающих от мыслей о Вечности…

— … Керси! Спишь, что ли?

— Виноват, ваша светлость, задумался!

— О чем?

Керси покраснел, но его светлость спросил — надо отвечать.

— О том, ваша светлость, что высокие горы нарочно отвергают все природные краски, кроме черной и белой, чтобы посреди постоянной зимы не отвлекаться от размышлений о Вечности!

Воины дружно прервали трапезу и приготовились громко хохотать над словами пажа… но сначала — что скажет его светлость?

— Угу… А как же закаты и рассветы? Их краски по небу? А как же брильянтовые свечения снегов и льда на ярком солнце? А само безоблачное небо днем? Твои наблюдения, Керси, верны только для пасмурного дня, такого, как этот.

— Виноват, ваша светлость.

— Ты виноват тем, что прослушал мои слова насчет свитка с картой и до сих пор сидишь.

— Так точно, ваша светлость! Но свиток — вот он! — Керси выхватил из рукава заранее припасенный свиток с подробною картой города и с поклоном протянул его повелителю.

— Ловок, ничего не скажешь, еще бы тебе внимательности побольше. Впредь старайся совмещать размышления и службу. Если же не получится, тогда выбирай: либо в жрецы… — Хоггроги сделал небольшую паузу и закончил свою речь, поведя скрученным свитком на сотрапезников, — либо в эти… в ратники. А твои суждения о черном и белом мне понравились, несмотря на их несовершенство.

Его светлость умолк, и теперь можно было беспрепятственно рассмеяться над незадачливым пажом, на которого его светлость почему-то соизволил не рассердиться, но… Сенешали, старый и молодой, не стали хохотать: один крякнул, другой фыркнул… Не стоит соваться вперед рыцарей, они зорче и сметливее насчет настроений повелителя. Не лучше ли просто съесть еще кусочек и хлюпнуть еще глоточек — кто знает, когда в следующий раз доведется покушать? Объявят в любой миг атаку — и не то что до полудня — до ночи не присесть будет, пот со лба не утереть…

Но этот смирный пасмурный день оказался не готов к штурму и кровавой сече: с площадки на верху сигнальной башни повалил белый с розовым дым, знак покорности и сдачи на милость победителя… Однажды Хоггроги спросил отца: какой смысл держать в своих крепостях наборы топлива для разноцветных дымов, например, обозначающих поражение и готовность сдаться? Если все равно варвары не признают цивилизованных военных обычаев и режут всех подряд, начисто, хоть ты задницу им лижи, хоть сопротивляйся до последнего? Отец затруднился с ответом, только пожал могучими плечами и сказал, что подумает. А потом признался, что так ничего и не надумал, и что в таких случаях имеет смысл просто слепо держаться традиций. Но слепо-то — слепо, а только до тех пор, пока поддержание непонятного обычая не обременяет современного движения жизни. Как только стало обузой и при этом не прояснилось — смело выбрасывай его! Но до тех пор, пока традиция, обычай не мешают делать дело — придерживайся, доверься древним, которые не на пустом месте сие ввели в обиход. Прав оказался отец: пригодился обычай и сохранил много драгоценных человеческих жизней.

— Ваша светлость! Открывают! Заневестились, твари!

Ворота в город стыдливо и покорно распахнулись. Надо думать, замок в центре города, городской магистрат, в эти мгновения опускает подъемный мост через ров, отделяющий замок от центральной площади.

— Марони…

— Есть, ваша светлость! — Марони Горто оскалился, предовольный, и встал во главе личной дружины маркиза: ему первому предстоит пройти сквозь ворота и, в случае чего, принять на себя вероломство защитников города.

— Рокари. Как войдем — город на тебе. Все по обычаю, отвечаешь лично.

— Есть, ваша светлость!!!

Что ж, его светлость все рассудил как нельзя более мудро: первый и самый яркий почет — старому сенешалю, зато Рокари впервые проявит себя не только предводителем воюющих отрядов, но и — на краткое время — повелителем города! Это признание, это доверие!

Все было как и положено: восемь изменников-старшин на главной площади возле замка (двоих зарубили свои во время молниеносного мятежа против мятежников), огромная толпа зевак, там же, на площади, собравшаяся, чтобы увидеть, как наказывают смертью подлых предателей, своими гнусными речами сумевших склонить к мятежу таких же, как они, мерзавцев и негодяев…. Началось!

И закончилось: его светлость, видимо, сумел перебороть великий свой гнев и смилостивился над преступниками, послав армейского палача отсечь им головы, там же на месте, без церемоний и пыток. Да, недолог получился внеурочный праздник: головы посшибали без эшафота, умучаешься увидеть что-либо поверх чужих шапок, да еще зачитали вины самого города Тулума и наложили на него взыск. Наложили-то на город, а у магистрата в казне лишних денег на сие не предусмотрено, стало быть — раскошеливайтесь, горожане. Вот так и вся жизнь: праздников и зрелищ на вдох и выдох, а забот — только успевай охи и вздохи подсчитывать! И теперь пора, ох, пора — бегом с площади, ибо ратники сейчас по городу пойдут! Мало ли, ошибутся лицом или дверью…

Хоггроги сидит в магистрате, в главном кресле, внимательно слушает, как его сенешаль Марони Горто ведет допрос тех, кто изнутри подавил измену и захватил преступников-старшин, поскольку именно из их числа придется набирать новую городскую власть. Пусть не всех, так хотя бы троих-четверых, головку магистрата, а там, дальше, они уже сами подтянут сторонников и клевретов, до полного количества. Рыцарь Рокари Бегга, тем временем, поощряет войска, пусть и не принявшие участие в сражении, но готовые к этому.