Лисы и львы - Инна Шаргородская Страница 41

Через каждые несколько дней Арабес звал Клементину замуж. Отказы принимал за кокетство. И утомил ее всего за месяц так, что она уже всерьез подумывала сменить обличье. Сделаться, к примеру, пожилой троллихой или кикиморой…

Как вдруг однажды он пришел проститься – так он сказал. Понял будто бы, наконец, что его не любят и не полюбят никогда, хоть умри, и потому решил уехать в далекие края. Навсегда.

Услышав это, Клементина испытала такое облегчение, что забыла об осторожности. О вековой мудрости, гласящей: «Не верь врагу, приходящему с дарами»… И когда он протянул ей очередной подарок, последний, на память – так он сказал, – простое и скромное колечко, недорогое с виду, но миленькое, она его приняла.

«Надень», – смиренно попросил Арабес. – «Утешь меня хоть этим…»

И она надела.

А дальше была тьма. Мгновенная и безболезненная, как обморок.

И когда эта тьма рассеялась, так же быстро и безболезненно, Клементина обнаружила себя… в клетке.

Большой, размером с комнату, и обставленной, как комната, изящно и богато, клетке.

С прутьями из зачарованного серебра.

Что означало – никакое магическое искусство не спасет ее и не поможет оттуда выбраться.

Арабес стоял снаружи – клетка была установлена посреди огромного пустого зала – и лучился самодовольством.

«Попалась, птичка», – сказал он весело. – «Признаюсь, даже от тебя, прекраснодушной девы-асильфи, я не ждал подобной доверчивости! Теперь же… эту клетку ты покинешь только моей женой. Когда наденешь другое кольцо – вот это», – и показал черный ободок. – «Не скрою, оно подчинит тебя моей воле. Но это лучше, чем век томиться в плену. Вернее, вечность – в твоем случае, ведь ты бессмертна!»

«Я не стану твоей женой, покуда моя воля при мне», – сказала Клементина. – «Глупец, тебе следовало надеть на меня свое кольцо раньше, когда я была еще в беспамятстве. Почему ты не сделал этого?»

Арабес поморщился.

«Увы, даже черная магия не всесильна», – ответил он. – «Как и то, первое колечко, поймавшее тебя, оно должно быть надето добровольно».

«Это хорошо», – сказала Клементина. – «Я никогда его не надену. Теперь уйди, я не хочу тебя видеть».

Он разозлился.

«Не тебе командовать мною, птичка! Я уйду, но только потому, что у меня еще есть дела. Потом вернусь, и ты будешь видеть меня достаточно часто, чтобы привыкнуть и полюбить. Я – твоя судьба, и в конце концов ты это поймешь!»

«Не думаю», – сказала Клементина и закрыла глаза.

Такой простой способ не видеть его – без всякой магии…

Она не знала, сколько дней и ночей провела в той клетке. Казалось, вечность.

Арабес и вправду приходил часто, донимал ее монологами, которых она не слушала. Потому что сразу, едва он появлялся, закрывала глаза и начинала вспоминать дом, родителей, любимые книги. Придумывать новые вышивки…

Он то хихикал, издеваясь над ней, то злился. Орал и топал ногами. Но в клетку не входил. И не предлагал ей – после первого раза, когда она выбросила принесенный им поднос с яствами, – ни еды, ни питья. Она ничего и не просила. Теперь она была очень осторожна. Угрозу таило все, чего касалась его рука. И лучше было истаять от голода и жажды, чем подчиниться ему…

Однажды он пришел не один.

«Смотри, какую птичку я изловил!» – услышала она его хвастливый голос еще издалека и сразу же закрыла глаза. – «Хороша, правда?»

Спутник его не ответил.

Взглянуть на него Клементину заставило не только любопытство. Кроме Арабеса, возле ее тюрьмы не появлялся никто, кого она могла бы попросить о помощи. Не выпустить из клетки, конечно, но хотя бы сообщить отцу и матери, которые давно уже должны ее искать, где она находится. Иначе спасения не жди…

Арабес успел подвести своего гостя к самой клетке, поэтому взглядами они встретились мгновенно. Глаза в глаза. И влюбилась она, должно быть, в то же самое мгновение, потому что забыла, зачем их открывала.

Два солнечных озерца на смуглом лице. Бездонных и затягивающих. В них можно было смотреть вечность. Даже находясь в клетке.

Она и смотрела.

Потом, позднее, он признался, что полюбил ее тоже с первого взгляда. А тогда, через головокружительную и прискорбно короткую вечность, он повернулся к Арабесу и сказал:

– Отпусти ее.

– Ты спятил? – возмутился тот. – Знаешь, какого труда мне стоило…

Не дав ему закончить, Идали – а это был, конечно, он – одной рукой взял Арабеса за горло.

– Отпусти, – повторил, легко приподняв его над полом. – Это не птица, а мыслящее и чувствующее существо. Я же не стал бы держать в клетке даже дикого зверя. Ключ!..

Арабес, мелко перебирая по полу носками башмаков, прохрипел:

– Не дам!

– Что ж, – сказал Идали сквозь зубы, – боюсь, при дальнейшем нашем разговоре прекрасной даме присутствовать ни к чему.

И стремительно увлек Арабеса к выходу, не оглянувшись на Клементину.

Вернулся он так же скоро – с ключом.

Молча отпер клетку, подал девушке руку и помог выйти. Молча сделал пасс, и одной из стен в том проклятом зале не стало.

– Ты свободна, – сказал он. – Помочь тебе добраться до дому?

– Что ты с ним сделал? – спросила она.

– Ничего, – ответил он таким тоном, что она поняла – больше участью Арабеса ей интересоваться не стоит.

Клементина оглядела открывшиеся взору окрестности – зеленый луг, дорогу, лес вдалеке, где не светилось ни единого дерева.

Шел дождь. Птицы, если они здесь были, молчали.

– Это не Квейтакка? – спросила она.

– Нет. Земля, – ответил он.

– Мой дом – в Квейтакке.

Идали нахмурился.

– Увы, туда проводить тебя я не в силах. Пока. Но если ты согласишься подождать немного… и согласишься быть моей гостьей в этом мире… я найду возможность открыть проход.

Она согласилась бы на все, что бы ему ни вздумалось предложить. Ибо не только люди, но и магические существа за бессчетные века, прошедшие от сотворенья их волшебного мира, не придумали более безотказного способа покорить сердце девушки, чем спасти ее от злодея…

Когда Идали искал возможность открыть проход в Квейтакку и искал ли он ее вообще, сказать было трудно. Разве что в самую первую ночь, на которую он с Клементиной расстался. А потом…

В самый первый день он отвел ее к своей нянюшке.

– Ты заслуживаешь дворца, – сказал, – но дворца у меня нет. Зато здесь тебя никто не обидит.

Обидит?… Ей казалось, она попала в рай. Здесь, после того как Идали выспросил у нее все об ее пленении и ушел куда-то, она смогла отдохнуть. Поесть – впервые за долгое время, без опаски приняв угощение из рук его заботливой нянюшки, – и выспаться, не боясь, что уединение ее будет кем-то нарушено.