День Дьявола - Андрей Плеханов Страница 40

Комнаты для допросов оказались за углом, недалеко от места нашего необычайного сражения, прославленного бы в веках, будь оно известно широким массам бродячего рыцарства. Я надеялся, что никто не слышал звуков этого сражения. А то, пожалуй, мне не поздоровилось бы, несмотря на мои доблесть и неустрашимость, покрывшие меня неувядаемой славой с ног до головы. Теперь мне нужно было уповать более на внезапность и военную хитрость, чем на отважный и открытый кавалерийский наскок.

Так думал я и сам удивлялся изящности и высокому полету своих мыслей, достойных пера самого Антоньо де Торкемады, написавшего, как известно всякому просвещенному читателю, «Повествование о непобедимом рыцаре Оливанте Лаврском, принце Македонском, ставшем, благодаря чудесным своим подвигам, императором константинопольским» [Речь идет об одном из напыщенных рыцарских романов (1564 г.), которые высмеивает Сервантес в «Дон Кихоте».]. Однако же парение духа моего было прервано тем, что заглянул я с великою ос-торожностию в глазок, имевшийся в толстой дубовой двери камеры допросов, и обнаружил, что в комнате оной нечестивые инквизиторы пытают высокоблагородного дона Фернандо де ла Круса…

Все, я достиг конечной цели своего путешествия. Теперь остались мелочи: вломиться в комнату, подраться с тремя бритыми доминиканцами, одним горбатым секретарем и одним палачом. Надавать им всем достойных тумаков, освободить, выказывая знаки почтения, благородного дона, вывести его из этих казематов, посадить рядом с собой на белого коня и унестись в заоблачные дали. К черту на рога.

Я оторвал глаз от двери и пошел дальше.

– Подожди, что ты делаешь?! - тут же услышал я встревоженный шепот мага у самого уха. - Дон Фернандо здесь, в этой камере. Ты что, не видел его?

– Видел.

– Освободи его! Немедленно! На то есть воля Божья!

– Отвяжитесь, сеньор Балмаседа.

Рибас де Балмаседа продолжал что-то бормотать мне в ухо, а я упрямо шел вперед. Он сам был виноват. Лично надо присутствовать при таких событиях! Хитро придумал - сидит где-то там, в безопасном месте, командует по своему магическому радио, а я должен подставлять задницу. Пошел к дьяволу!

Во вторую дверь я заглядывать не стал. Я и так знал, что там допрашивают Катерину де Ортегу, иллюминатку. Это было, конечно, неблагородно с моей стороны - не заступиться за женщину. Но я предполагал, что с ней не сделают ничего ужасного, поскольку она не отрицала вины своей и вела себя покаянно. А я знал, что могу спасти только одного человека. И я уже сделал свой выбор.

Я хотел помочь тому, кому уже никто не мог помочь, кроме меня. Кого, вероятнее всего, ждал костер, потому что он плюнул в лицо своим мучителям.

Третья дверь была слегка приоткрыта. Я устроил перевязь для кинжалов поудобнее, взял в каждую руку по ножу и шагнул вперед.

Похоже, здесь была временная передышка, связанная с тем, что пытаемый в очередной раз потерял сознание. Один из палачей обливал его из глиняного кувшина водой, второй устраивал поудобнее в горящем очаге свой жуткий инструмент.

Я сделал пять быстрых шагов и оказался у стола с инквизиторами. Они оторопело вытаращились на меня.

– В чем дело?! - завизжал вдруг один из них, тот самый толстяк. - Какое право имеют входить на заседание трибунала всякие простолюдины? Кто допустил этого босяка на audiencia de tormento? Палач, выведи его отсюда! И пусть будет наказан примерно за свою неучтивость! Сто розог ему! Нет, двести!

– Это кто здесь простолюдин? - прошипел я, приставив нож к его жирному горлу. - Ты хоть представляешь, с кем имеешь дело, жирная и неграмотная свинья?

– Если ты не босяк, то, по крайней мере, разбойник! - прохрипел монах. - Брось свой нож, негодяй, иначе костер покажется тебе легким развлечением…

Я уже собирался гордо произнести что-нибудь вроде: «Я - благородный дон Мигель Гомес де Ремьендо, сын Хуана I Нижегородского, лиценциат, магистр теологии, странствующий кабальеро», - но взглянул на свою одежду и осекся. Холщовые рубаха и штаны, веревочные сандалии… Люди благородного сословия так не одеваются.

– Неважно. - Я слегка уколол толстяка острием в шею, и он взвизгнул. - Да, я и вправду разбойник, о благородстве имею очень смутное представление. Во всяком случае, я не настолько благороден, чтобы пытать огнем и веревками ни в чем не повинных людей! Я просто и неблагородно перерезаю глотки тем людям, которые мне мешают, особенно жирным доминиканским монахам, лживым шакалам, алчным прислужникам Папы и Дьявола! А поэтому советую всем вам не совершать никаких движений без моего приказа. Очень советую. И если вы будете плохо себя вести…

Наверное, я произносил слишком длинную и выспреннюю речь. Короче надо было: «Лечь мордами в пол, руки на затылок и не дышать!!!» Потому что я не слишком испугал их. Один из палачей опомнился. Он выхватил из чана свои двурогие вилы с раскаленным докрасна наконечником и метнул их в меня. Он сделал это на редкость быстро, его мастерству можно было позавидовать. К тому же он учел мою ошибку. Я держал правой рукой нож у горла инквизитора, свободна была только левая моя рука.